Он выкинул эту мысль из головы. Воспоминание о том, как Адам отдал Кабесуотеру часть себя, и так слишком часто посещало Ронана в кошмарах; не было нужды призывать его еще раз, уже намеренно.
– Маг, ты закончил? – спросил он.
Адам кивнул.
– Время?
Ронан с облегчением вернул Адаму его мобильник.
Адам посмотрел на циферблат.
– Шесть двадцать одна, – сказал он, нахмурившись.
Ронан тоже нахмурился. Это было удивительно не потому, что неожиданно. Время на силовой линии всегда шло неопределенно, оно скакало туда-сюда, минуты занимали часы и наоборот. Удивительно было то, что 6:21 настало достаточно далеко от силовой линии, и поэтому возбудило их подозрения. Что-то случилось, а Ронан не понимал, что.
– А ты, Грейуорен, закончил? – спросил Адам.
– В процессе, – ответил Ронан.
Он сложил руки рупором и заорал:
– Девочка-Сирота!
Где-то далеко, в зеленом воздухе, отозвался ворон:
– Ха, ха, ха!
Бензопила зашипела.
– Меня вполне устраивает, – сказал Ронан и двинулся вперед, между зелеными деревьями.
Мрак его не радовал, но он ведь привык действовать в кошмаре. Главным было поскорее понять, какие правила и страхи разыгрывались здесь, и принять вызов. Вред в кошмарах причиняла паника. Напомнить сну, что ты чужероден ему, – прекрасный способ оказаться изгнанным или убитым.
Ронан хорошо умел вести себя как существо из мира грез, особенно в Кабесуотере.
Они продолжали идти. И всё это время лес вокруг оставался НЕПРАВИЛЬНЫМ. Как будто они шли по склону, хотя земля под ними была вполне ровной.
– Скажи мне еще раз, – осторожно произнес Адам, догоняя Ронана, – что именно в твоих снах было не так. Меньше ругательств, больше конкретики.
– Не меняя Кабесуотер?
Хотя Кабесуотер откликнулся на их просьбу о свете медленно, это не значило, что он не поспешит откликнуться на воспоминание о кошмаре. Особенно теперь, когда лес выглядел как серо-зеленый полумир, полный черных стволов.
– Разумеется.
– Вот так оно и было.
– Как?
Ронан ответил:
– Как сейчас.
Он не сказал больше ничего. И крикнул:
– Девочка-Сирота!
– Кар, кар, кар!
На сей раз это больше походило на голос девочки, чем на птичий крик. Ронан слегка ускорил шаг; теперь они поднимались в горку. Справа круто уходила вниз голая скала; из трещин в ее обнаженной поверхности пробивались немногочисленные маленькие деревца. Ронан и Адам осторожно двигались по ненадежному краю; один неверный шаг – и они съехали бы на несколько метров, не имея возможности быстро взобраться наверх.
Ронан оглянулся, чтобы убедиться, что Адам следует за ним. Тот шел по пятам, глядя на Ронана прищуренными глазами.
– Думаешь, в твоем сне что-то не так, потому что с Кабесуотером что-то не так? – спросил Адам.
– Возможно.
– Значит, если мы исправим Кабесуотер, то наведем порядок и в твоих снах.
– Возможно.
Адам продолжал размышлять – он думал так усиленно, что Ронан как будто это чувствовал. Впрочем, в Кабесуотере, так близко от Адама, было вполне возможно, что и правда чувствовал.
– Ты и раньше, до того, как мы нашли Кабесуотер, умел делать вещи из снов реальными, так ведь? А без Кабесуотера у тебя это получается?
Ронан остановился и, прищурившись, посмотрел во мрак. Примерно в пятнадцати метрах внизу скалистый спуск, вдоль которого они шли, обрывался в озерцо с идеально прозрачной водой. Она была окрашена зеленью, потому что воздух был зеленым, всё было зеленым, но, несмотря на это, она оставалась чистой. Ронан мог разглядеть каменистое дно. Озерцо, несомненно, было больше в глубину, чем в ширину – просто щель, наполненная водой. Она притягивала его внимание.
– А что?
– Если ты отключишься от Кабесуотера, пока я его не починю, твои сны станут нормальными?
Вот оно. Наконец-то Адам стал задавать правильные вопросы, вопросы, которые давали понять, что он, вероятно, уже знает ответ. Чем больше времени они вместе проводили в Кабесуотере, чем чаще имели дело со снами Ронана, тем сильнее кошмары Кабесуотера отражались в кошмарах Ронана и наоборот. Тем больше собиралось доказательств.
Но теперь, когда они дошли до сути, Ронан засомневался, что хочет быть на другой стороне. Столько дней он сидел на церковной скамье, прижав костяшки пальцев ко лбу, и мысленно спрашивал: «Кто я, единственный ли я, что это значит…»
Он сказал:
– С Кабесуотером получается лучше. С Девочкой-Сиротой тоже. Но…
Он замолчал. И посмотрел в землю.
– Спроси меня, – велел Ронан. – Просто спроси. Просто…
– Спросить – о чем?
Ронан не ответил. Он продолжал смотреть в землю. Воздух двигался, окрашивая его светлую кожу зеленью, и деревья изгибались вокруг, черные и реальные; всё здесь походило на его сны, ну, или всё в его снах было таким же, как здесь.
Адам сжал губы, а потом спросил:
– Ты приснил Кабесуотер?
И Ронан вскинул на него свои синие глаза.
22
На часах было 6:21.
– Когда? – спросил Адам. – Когда ты понял, что приснил Кабесуотер? Сразу же?
Они смотрели друг на друга, стоя наверху скалистого откоса, а далеко внизу лежало прозрачное озерцо. Сердце у Адама колотилось то ли от адреналина, то ли от близости к силовой линии.
– Я всегда знал, – сказал Ронан.
Это не могло повлиять на то, каким он видел Ронана. Умение грезить всегда было впечатляющим и необычным – божественный глюк, фокус силовой линии, позволяющий Ронану превращать свои мысли в конкретные предметы. Магия, но вполне разумная. Но… не только приснить целый лес, но и создать пространство сна за пределами собственной головы… Адам находился во сне Ронана – вот что значило это осознание.
Ронан оговорился:
– Ну, вроде как. Просто… когда мы сюда попали, я узнал это место. Свой почерк на камне. Наверное, я сразу понял. Но у меня ушло некоторое время, чтобы в это поверить.
Все воспоминания Адама об их предыдущих вылазках в лес медленно двигались в его душе. Фрагменты вставали на места.
– Вот почему он называет тебя Грейуореном. Вот почему он тебя отличает.
Ронан пожал плечами, но это был жест человека, которому не всё равно, а вовсе даже наоборот.
– Вот почему он говорит на скверной латыни. Это твоя латынь.
Ронан вновь пожал плечами. Вопросы переполняли Адама – слишком сложные, чтобы их озвучить. Ронан вообще человек? Наполовину сновидец, наполовину сон, создатель воронов, девочек с копытами вместо ног, новых земель. Неудивительно, что школьная форма душила Ронана, неудивительно, что отец взял с него клятву молчать, неудивительно, что он не мог заставить себя сосредоточиться на уроках. Адам понял это и раньше – а теперь понял вновь, полнее, серьезнее осознал всю нелепость Ронана Линча в школе для будущих политиков.
