– Хотелось бы мне… – начала Блу и замолчала.
Она могла и не договаривать.
Артемус коротко кивнул. Он сказал:
– Вот как всё началось.
Он рассказывал историю точно так же, как растет дерево – с малого семечка. Потом он выпустил тонкие корни, чтобы дать опору стволу, который начал тянуться вверх.
– Когда Уэльс был юн, – сказал Артемус, – там росли деревья. Теперь их стало меньше – во всяком случае, так было, когда я покинул его. Поначалу всё шло хорошо. Деревьев было больше, чем tir e e’lintes. Некоторые деревья неспособны вместить tir e e’lintes. Ты сама знаешь, какие – даже самые глупые люди это знают. Они… – Он посмотрел вокруг. Его взгляд упал на худосочную, быстро растущую акацию по ту сторону забора, на декоративную сливу в соседском дворе. – У них нет своей души, и они не могут принять чужую.
Блу провела пальцами по обнаженному корню бука рядом со своей ногой. Да, она это знала.
История Артемуса пустила корни чуть дальше.
– В Уэльсе было достаточно деревьев, чтобы вместить нас. Но шли годы, и из страны лесов Уэльс превратился в страну костров, плугов, кораблей и домов… он стал местом всех тех вещей, которыми бывают деревья – только не живые.
Корни углубились в почву, стал подниматься ствол.
– Amae vias гибли. Tir e e’lintes могут жить только в деревьях, растущих поблизости. Но мы тоже питаем amae vias. Мы oce iteres. Как небо, как вода. Зеркала.
Несмотря на жару, Блу обхватила себя руками – ей стало так же холодно, как бывало в присутствии Ноя.
Артемус с тоской взглянул на бук или на что-то за ним, что-то более древнее.
– Лес tir e e’lintes – это как зеркала, направленные на зеркала, направленные на зеркала. Amae vias бурлит внизу, сны лежат между нами.
Блу спросила:
– А один из них? Что такое один из них?
Артемус горестно уставился на собственные руки.
– Уставший.
Он посмотрел на руки Блу.
– Другой.
– А демон?
Но она слишком торопилась. Он покачал головой и вернулся назад.
– Оуэн не походил на обычных людей, – сказал Артемус. – Он умел разговаривать с птицами. Он умел разговаривать с нами. Он хотел, чтобы его страна была живым местом магии, местом снов и песен, пересечением могучих amae vias. Поэтому мы сражались на его стороне. Мы потеряли всё. Он потерял всё.
– Вся его семья погибла, – сказала Блу. – Я знаю.
Артемус кивнул.
– Опасно проливать кровь на ama via. Даже из небольшого количества может вырасти темное существо.
Глаза Блу расширились.
– Демон.
Его брови потянулись еще дальше, к печальной стороне вещей. Лицо Артемуса стало воплощением Тревоги.
– Уэльс был уничтожен. Мы были уничтожены. Уцелевшие tir e e’lintes хотели спрятать Оуэна Глендауэра до тех пор, пока он не сможет вновь восстать. Нужно было скрыть его на некоторое время. Замедлить его жизнь, как замедляется наша, когда мы в деревьях. Но на валлийских amae vias осталось слишком мало мест силы после того, как там потрудился демон. Поэтому мы бежали сюда и умерли здесь. Это было трудное путешествие.
– Как ты встретил мою мать?
– Она пришла на дорогу духов, желая побеседовать с деревьями, и это ей удалось.
Блу начала что-то говорить, потом замолчала, потом начала вновь:
– Я человек?
– Мора – человек.
Он не сказал «и я тоже». Артемус не был волшебником, человеком, который умеет жить в деревьях. Он был чем-то другим.
– Скажи мне, – прошептал Артемус, – когда ты спишь, тебе снятся звезды?
Это было уж слишком. Демон, горе Ронана, деревья. К удивлению Блу, из ее глаза выкатилась слеза. За ней последовала вторая.
Артемус смотрел, как слеза скатилась с подбородка девушки. Затем он сказал:
– Все tir e e’lintes полны потенциала, они вечно двигаются, вечно беспокойны, вечно ищут возможностей потянуться дальше и оказаться в другом месте, стать чем-то иным. Это дерево, то дерево, этот лес, тот лес. Но больше всего мы любим звезды.
Он устремил глаза вверх, как будто надеялся увидеть звездное небо днем.
– Если бы только мы могли достичь их, возможно, мы бы стали звездами. Любая из них могла бы стать нашим домом-кожей…
Блу вздохнула.
Артемус вновь посмотрел на собственные руки; они, казалось, постоянно внушали ему беспокойство.
– Нам нелегко носить это обличье. Я скучаю… я просто хочу вернуться в лес на дороге духов. Но демон уничтожает его.
– Как нам избавиться от демона?
Артемус очень неохотно произнес:
– Кто-то должен добровольно умереть на дороге мертвых.
Тьма так быстро окутала мысли Блу, что ей пришлось протянуть руку и ухватиться за ствол бука. Перед ее мысленным взглядом встал дух Ганси, идущий по силовой линии. Она тут же вспомнила, что Адам и Ганси находятся в пределах слышимости; Блу совсем забыла, что во дворе не только они с Артемусом.
– А есть другой способ? – спросила она.
Голос Артемуса зазвучал тише.
– Добровольная смерть в уплату за вынужденную смерть. Вот способ.
Настала тишина, потом еще тишина… и наконец Ганси, стоявший рядом с домом, подал голос:
– А как насчет того, чтобы разбудить Глендауэра и использовать дар?
Но Артемус не ответил. Блу пропустила тот момент, когда это случилось: он ушел в дерево, а коробка-головоломка, накренившись, лежала на корнях. Блу осталась с сознанием ужасной правды и больше ни с чем. Даже капли героизма в ней не было.
– Пожалуйста, вернись! – позвала она.
Но послышалось только шуршание сухих листьев над головой.
– Что ж, – сказал Адам, таким же усталым тоном, как Артемус. – Вот и всё.
47
Настала ночь; на это, по крайней мере, по-прежнему можно было положиться.
Адам открыл дверь «БМВ» со стороны водителя. Ронан не изменил позу с тех пор, как они виделись в последний раз: он по-прежнему смотрел на дорогу, держа ноги на педалях, а руки на руле. Он ждал сигнала ехать. Ждал Ганси. Это было не горе, а нечто более безопасное и пустое за его пределами. Адам сказал:
– Ты не можешь здесь спать.
– Да, – согласился Ронан.
Адам стоял на темной улице, дрожа от холода, переступая с ноги на ногу и ища хоть каких-нибудь признаков того, что Ронан намерен сдвинуться с места. Час назад Адам позвонил Бойду и сказал, что не сможет заняться «Шевроле» с пробитой выхлопной трубой, на которую обещал взглянуть. Даже если бы он заставил себя бодрствовать – Адаму почти всегда это удавалось, – он не сумел бы работать в гараже, зная, что Кабесуотер под угрозой, Ломоньер что-то затевает, а Ронан скорбит.
