Он не попросил Генри отправиться с ним – Ганси не хотел, чтобы тот испытывал стыд, отказывая. И чтобы думал, будто Ганси ожидал от него именно такого поступка – полезть вместе с ним в яму в земле, в то время как единственным, чего всерьез боялся Генри, были именно ямы в земле.
Ганси снял наручные часы и положил их в карман, чтобы они ни за что не зацепились, если придется карабкаться. Потом он подвернул брюки и вновь окинул взглядом вход в пещеру. Спуск не был отвесным, но Ганси хотел убедиться, что сумеет выбраться, если вернется и не застанет никого, способного ему помочь. Нахмурившись, он потянулся за стулом, который не развалился, рухнув в дыру. Ганси опустил его в темноту и установил понадежнее; встав на этот стул, он мог подтянуться и вылезти.
Генри наблюдал за ним, а потом сказал:
– Подожди. Ты испачкаешь свое красивое пальто, белый человек. На, возьми.
Он стянул школьный свитер и протянул Ганси.
– То есть ты буквально отдаешь мне последнюю рубашку, – заметил Ганси, вручая ему пальто. Он с благодарностью взглянул на Генри. – Увидимся на той стороне. Эксцельсиор.
55
Идя по туннелю, Ганси чувствовал, как в нем поднимаются безумная радость и грусть – выше и выше. Вокруг не было ничего, кроме безликих каменных стен, но тем не менее он не мог стряхнуть ощущение правильности всего происходящего. Он столько раз рисовал себе эту минуту – и вот она настала, и он переживал ее. Никакого диссонанса между ожиданиями и реальностью – как много раз случалось раньше – теперь не было. Ганси собирался найти Глендауэра и шел к нему.
Радость и грусть, слишком большие, чтобы его тело могло их вместить.
Он вновь почувствовал, как ускользает время. Здесь, внизу, оно было осязаемым, как вода, омывавшая мысли. Ганси показалось, что зыбко не только время, но и расстояние. Вполне возможно, что туннель поворачивал и вел его в какое-то совершенно иное место на силовой линии. По пути Ганси посматривал на заряд телефона; с включенным фонариком батарея быстро разряжалась. Каждый раз, когда Ганси глядел на экран, время на нем менялось немыслимым образом – иногда бежало вперед, ускорившись вдвое, иногда отскакивало назад, иногда на протяжении четырехсот шагов задерживалось на одной и той же минуте. Иногда экран мигал и полностью выключался, заодно с фонариком, и Ганси на одну секунду, две, четыре оставался в темноте.
Он не знал, что сделает, когда окажется без света. Во время предыдущих экспедиций он уже понял, что ничего не стоит провалиться в дыру даже при наличии фонарика. Пусть эта пещера напоминала, скорее, коридор, чем яму, невозможно было сказать, чем она закончится.
Ему не на что было положиться – только на воронов и общее ощущение. Несомненно, все предыдущие шаги вели к этой минуте.
Ганси оставалось надеяться, что свет не погаснет, прежде чем он доберется до места. Была та самая ночь, тот самый час – с самого начала он знал, что будет один.
Поэтому он шел и шел, а уровень заряда то поднимался, то падал. В основном падал.
Когда осталась только предупреждающе красная полоска, Ганси остановился. Он мог повернуть назад, и ему хватило бы света еще на несколько минут. Остаток пути пришлось бы проделать в темноте, но, по крайней мере, он знал, что никаких ям не будет. Ну, или он мог идти дальше, надеясь что-нибудь обнаружить, пока не погаснет последняя искорка света. Надеясь, что свет не понадобится ему, когда он доберется туда, куда шел.
– Господи, – вслух произнес Ганси.
Он был книгой, и до развязки оставались лишь несколько страниц. Ганси хотел дочитать до конца, чтобы узнать, что случилось, и в то же время не хотел, чтобы книга заканчивалась.
Он пошел дальше.
Через некоторое время фонарик погас. Телефон отключился. Ганси остался в полной темноте.
Теперь, когда он стоял неподвижно, Ганси понял, что под землей холодно. На макушку ему упала прохладная капля воды, еще одна скатилась по воротнику рубашки. Он чувствовал, как намокают плечи чужого свитера. Темнота окружала его, словно живая.
Он не мог решить, что делать. Продвигаться вперед во мгле, шаг за шагом? Оказавшись в абсолютном мраке, Ганси отчетливо вспомнил, что почувствовал, когда в пещере воронов земля ушла у него из-под ног. А здесь не было страховки, которая бы его удержала. Не было Адама, который помешал ему съехать ниже. Не было Ронана, который приказал бы гудящим насекомым превратиться из ос в воронов. Не было Блу, которая шептала бы одобряющие слова, пока он не набрался бы смелости, чтобы спасти свою жизнь.
Тьма была не только в туннеле; она была внутри него.
– Ты не хочешь, чтобы я нашел тебя? – шепотом спросил Ганси. – Ты здесь?
В туннеле стояла тишина, не считая тихого стука капель, падавших с потолка на каменный пол.
В душе Ганси начал громоздиться страх. Страх в его случае имел очень конкретную форму. И в таком месте, как это, в отличие от подвала под Борден-Хаусом, он обладал реальной силой.
Ганси понял, что туннель перестал быть тихим. В отдалении слышался какой-то звук – всё нарастающая знакомая нота.
Рой.
По коридору летело не одно насекомое. Не Робо-Пи. Это был вибрирующий вой сотен существ, который отскакивал от стен, по мере того как они приближались.
И, пусть даже в туннеле царил мрак, Ганси буквально почувствовал черноту, которой истекали деревья в Кабесуотере.
В голове Ганси заново разворачивалась вся эта история: как его миновала смерть от яда чуть больше семи лет назад, когда умер Ной. А теперь, поскольку дух Ноя разложился, Ганси опять должен был умереть от укуса. Возможно, никогда и не было другой цели, кроме как вернуть статус-кво.
Гул приблизился. Теперь паузы в нем заполняли чуть слышные щелчки – насекомые рикошетом отлетали от стен, устремляясь к нему сквозь мрак.
Ганси помнил, что сказал Генри, когда вложил пчелу ему в ладонь. Он велел не думать о ней как о чем-то способном его убить – скорее, как о чем-то прекрасном.
Он мог это сделать. Ганси полагал, что мог это сделать…
«Нечто прекрасное, – сказал он себе. – И благородное».
Гудение и стук, отдаваясь от стен, приблизились. Они звучали до ужаса громко.
Они были прямо тут.
– Это не причинит мне вреда, – сказал Ганси вслух.
Перед глазами у него всё покраснело, потом почернело.
Покраснело, потом почернело.
Потом осталась только чернота.
– Листья, – произнес напряженный голос Ронана Линча.
– Пыль, – сказал Адам Пэрриш.
– Ветер, – сказала Блу Сарджент.
– Блин, – добавил Генри Чень.
Свет скользнул по лицу Ганси и умчался. Красное, потом снова черное. Луч фонарика.
Поначалу Ганси показалось, что стены кишат осами, но в следующее мгновение он увидел, что это просто листья и пыль – и ветер, который гнал их по коридору. В пятне света Ганси увидел своих друзей, дрожавших от холода в туннеле, из которого вылетели листья.
