Адам покатился далеко и стремительно, направляя подсознание прочь от конкретных мыслей – как можно дальше от реальности, как можно быстрее. От Кабесуотера осталось совсем немного. В основном тьма. Возможно, он не найдет обратную дорогу к своему искаженному телу. Возможно, он заблудится, как…
Персефона.
ПЕРСЕФОНА
Как только Адаму на ум пришло ее имя, он понял, что она рядом. Он не мог сказать, откуда знал это, поскольку не видел Персефону. Да и вообще ничего не видел. Адам понял, что прекрасно ощущает ткань повязки на глазах и тупую боль в пальцах, переплетенных друг с другом и сдавленных. Прекрасно ощущает физическую реальность. Находится в своем бесполезном теле.
– Ты пихнула меня обратно, – с упреком произнес он.
«Типа того, – отозвалась Персефона. – Но ты сам позволил это сделать».
Он не знал, что сказать. Адам до боли обрадовался, вновь ощутив ее присутствие. Персефона, загадочная Персефона отнюдь не была существом, созданным для того, чтобы дарить утешение. Но ее фирменный здравый смысл, и мудрость, и правила утешали его, когда он становился хаосом; и пусть даже Персефона еще практически ничего не сказала ему, простое воспоминание о прошлом наполнило Адама невероятным восторгом.
– Я гибну.
«М-м».
– Это я виноват.
«М-м».
– Ганси был прав.
«М-м».
– Перестань мычать!
«А ты тогда перестань говорить вещи, которые тебе надоело повторять еще месяц назад».
– Но мои руки. Мои глаза.
Он сказал это и почувствовал их. Цепляющиеся пальцы. Закатывающиеся глаза. Гибель Ронана приводила их в восторг. Они этого и добивались. Как же им хотелось ускорить ужасный процесс…
«С кем ты заключил договор?»
– С Кабесуотером.
«Кто пользуется твоими руками?»
– Демон.
«Это не одно и то же».
Адам не ответил. Вновь Персефона давала совет, который звучал отлично, но в реальном мире оказывался неприменим. Это была теоретическая мудрость, а не руководство к действию.
«Ты заключил сделку с Кабесуотером, а не с демоном. Пусть даже они выглядят одинаково и одинаково ощущаются, они не одно и то же».
– Они ощущаются одинаково.
«Они не одно и то же. Демон не имеет на тебя прав. Ты его не выбирал. Ты выбрал Кабесуотер».
– Я не знаю, что делать.
«Знаешь. Продолжай выбирать Кабесуотер».
Но Кабесуотер умирал. Вскоре не останется никакого Кабесуотера и нечего будет выбирать. Вскоре останутся только сознание Адама, тело Адама и демон. Он не стал говорить это вслух. А зачем? Здесь и сейчас его слова и мысли представляли собой одно и то же.
«От этого ты не станешь демоном. Ты будешь одним из тех богов, у которых нет волшебной силы. Как они там называются?»
– Сомневаюсь, что есть такое слово…
«Король. Кажется. Ну, мне пора».
– Персефона… пожалуйста! Я…
… скучаю по тебе.
Он был один; она пропала. Адам, как всегда, остался, в равной мере чувствуя спокойствие и неуверенность. Казалось, он знал, как двигаться дальше, но сомневался, что у него хватит сил. Однако на сей раз Персефона проделала чертовски долгий путь, чтобы дать ему урок. Адам понятия не имел, сможет ли она увидеться с ним еще когда-нибудь, и не желал ее подводить.
Вот в чем заключалась правда: если подумать обо всем, что он любил в Кабесуотере, было совсем не трудно заметить разницу между ним и демоном. Они росли из одной почвы, но ничуть не походили друг на друга.
«Эти глаза и руки – мои», – подумал Адам.
Никаких доказательств не потребовалось. Как только Адам поверил собственным словам, это стало фактом.
Он повернул голову и сдвинул повязку с глаз.
И увидел конец света.
63
Демон медленно трудился над существом сновидца.
Сновидцев было трудно уничтожать. Большая их часть существовала вне физического тела. Столько замысловатых элементов запутывалось среди звезд и переплеталось с корнями деревьев. Столько текло по рекам и витало в воздухе, среди дождевых капель.
Сновидец боролся.
Сутью демона были уничтожение и пустота, а сутью сновидцев – полнота жизни и творчество. У этого сновидца – нового короля в своем придуманном королевстве – всё перечисленное было доведено до предела.
Он сражался.
Демон продолжал удерживать его без сознания – и во время этих коротких вспышек тьмы сновидец цеплялся за свет, а когда ненадолго приходил в себя, то превращал сны в реальность. Он придавал им вид крылатых созданий, летящих к земле звезд, пылающих корон, золотых нот, которые пели сами собой, листьев мяты, рассеянных по окровавленному асфальту, обрывков бумаги, на которых неровным почерком было написано: Unguibus et rostro.
Но он умирал.
64
Хотеть жить, но принять смерть, чтобы спасти других – вот что такое смелость. Вот в чем заключалось величие Ганси.
– Это должно произойти сейчас, – сказал он. – Я должен принести жертву.
И в этом была несомненная красота. Ганси не хотел умирать, но, по крайней мере, он принимал смерть ради своей названой семьи. По крайней мере, он принимал смерть ради тех, кто, как он знал, будет по-настоящему жить. По крайней мере, он не умирал бессмысленно, от осиного яда. По крайней мере, на сей раз это было зачем-то нужно.
Вот где ему предстояло умереть – на склоне, усыпанном дубовыми листьями. Выше на холме паслись черные коровы, помахивая хвостами. Порывами налетал дождь. Трава была удивительно зеленой для октября, и этот взрыв цвета посреди осенней листвы делал холм похожим на картинку с календаря. На несколько миль вокруг не было ни души. Единственное, что казалось здесь неуместным – это засыпанная цветами река крови поперек извилистого шоссе. И молодой человек, умирающий в машине.
– Но до Кабесуотера далеко! – сказала Блу.
У Ронана вновь зазвонил мобильник. Диклан, Диклан, Диклан. Всё и везде распадалось на части.
Ронан ненадолго вернулся в сознание – глаза у него почернели, из руки высыпалась горсть мерцающих камешков, которые покатились по окровавленному асфальту. Ужасно, но Девочка-Сирота, сидя сзади, тупо смотрела в пространство, и из уха у нее медленно текло что-то черное. Заметив взгляд Ганси, она одними губами, без единого звука произнесла: «Керау…»
– Мы на силовой линии?
Важным было лишь одно: находиться на силовой линии, чтобы жертвоприношение имело силу.
– Да, но мы далеко от Кабесуотера! Ты умрешь просто так!
