– Ты готова рассказать мне, куда делись все тарелки? – поинтересовался Адам.
В каждой руке Опал держала пригоршню травы, но, что бы она с ней ни делала, трава оставалась травой. Так происходило в животном мире. Правила есть правила. У нее кружилась голова, как будто весь страх, который она не ощущала в длинном сарае, пока играла, наконец настиг ее.
– Я возвращаюсь, – предупредил Адам.
Опал сорвала еще немного травы, но ей стало чуть спокойнее, когда она услышала эти слова.
– Я не хочу уезжать, но мне надо – ты понимаешь? – спросил Адам.
Она понимала, тем более что ее сонная радость-печаль передалась ему, ведь они сидели так близко.
– Просто оно наконец начинается. Ну, ты понимаешь. Жизнь.
Опал прислонилась к нему, а он к ней и сказал:
– Господи, ну и год.
Он произнес это с таким чувством, что Опал захлестнула любовь к Адаму. Она наконец сдалась и отвела его туда, где закопала все тарелки.
– Это большая яма, – заметил он, стоя на краю.
О да. Достаточно большая, чтобы зарыть в ней нарушителя границ или обеденный сервиз на двенадцать персон.
– Знаешь, я раньше думал, что ты вырастешь. Но теперь мне кажется, что ты уже не изменишься. Ты такой всегда и будешь.
– Да, – ответила Опал по-английски.
– И иногда от этого куча проблем, – добавил Адам, но она поняла, что он говорит добродушно.
Казалось, всё будет хорошо.
Но она ошиблась.
Сначала случилась беда с женщиной-облаком.
Опал несколько дней не ходила к скамейке, потому что приехал Адам, и ей не хотелось тратить время зря, раз уж они оба были в доступе. Но когда Адам завел свое: «С ума сойти, ты не можешь просто взять и сделать это сам, ладно, я поехал», а Ронан сел за компьютер и начал работать, Опал ушла, потому что соскучилась по наблюдениям за женщиной-облаком. Она продиралась через кусты к скамейке, и лес был тусклым, а ручей черным, без малейшей белизны. Звучал он громче, чем обычно.
Трава казалась серой и черной, мох тоже был серым и черным, и скамейка была серой и черной. Единственное, что не было серым и черным, так это земля рядом со скамейкой. Она была белой и пышной.
Когда Опал поняла, что это женщина-облако, она закричала на сонном языке, прежде чем успела удержаться. То, что она видела, было настолько неправильным, что казалось кошмаром.
Но она находилась не в кошмаре, а в животном мире.
Опал медлила на другом берегу ручья несколько долгих минут, ожидая, что, возможно, женщина-облако перестанет быть белым пятном рядом со скамейкой. Она помнила, что должна оставаться секретом.
Но женщина-облако оставалась белым пятном. Опал затопала копытами, тихонько завыла и наконец перескочила через ручей. Она медленно подобралась к женщине-облаку и сразу же поняла, что ей не надо соблюдать тишину. Ничего животного в женщине больше не было. Только немного неприятного запаха и упавшая рядом коробка от печенья.
Опал заглянула в нее – нет ли печенья, – но всё было съедено, хотя она не знала, кто это сделал, женщина-облако или белки.
Она коснулась волос женщины (ей всегда хотелось это сделать), потом трубок у нее в носу, потом похожего на облако туловища. Оно было не таким мягким, как казалось издалека, а довольно твердым. Вполне настоящим.
Опал начала скулить. Некоторое время она раскачивалась туда-сюда рядом с телом женщины-облака, а затем схватилась за собственную шапку, натянула ее на глаза и на уши и стала пронзительно и резко кричать (Ронан велел ей не издавать этих звуков теперь, когда она оказалась за пределами сна). А Адам однажды сказал, что они способны разбудить мертвого, но Опал попыталась и не разбудила. Это был животный мир, и мертвое в нем не становилось снова живым. Всё было совсем не так, как во сне, когда Ронана убивали вновь и вновь. Женщина-облако не могла ожить и появиться на скамейке в следующий раз.
Опал ненавидела этот маленький животный мир и его мелочные, стесняющие правила.
Она скулила и скулила, пока не услышала шум в лесу, громкие голоса – это были другие люди, еще полные животности. Она убежала за ручей, в свое укрытие. Ей хотелось подождать и посмотреть, что случится с телом женщины-облако, но она знала, что будет труднее ускользнуть, когда люди окажутся поблизости. И потом, было не так уж много вариантов развития событий. Люди могли съесть женщину-облако или забрать ее с собой, но только не сделать то, что хотела Опал, а именно – снова превратить ее в животное.
Поэтому она скользнула в заросли, мысленно плача и скуля, и бежала, пока не вернулась в Амбары. Светлячки подмигивали ей, пока она брела по траве, а у нее совсем не было настроения ловить их. Опал поднялась на заднее крыльцо и, к своему удивлению, обнаружила там Ронана.
Он не включил фонарь, а потому казался одним из столбов, подпиравших крышу, пока Опал не подошла близко. Сонное вещество в нем неприятно гудело, в том же тоне, как последние несколько недель, на лицо падал серый вечерний свет, и Опал встревожило, что Ронан был сам на себя не похож, но она испугалась не настолько, чтобы не подойти к нему и не обнять его за ногу.
Ронан положил ей руку на голову и позволил некоторое время постоять рядом, а потом негромко сказал:
– Опал, не сходишь за Адамом? Он чинит машину.
Она не двинулась с места: машина Адама стояла прямо перед домом, и Ронан сам мог туда сходить. Тогда он повторил то же самое на латыни. И это было странно, потому что он вдруг показался прежним собой – тем Ронаном, с которым она разговаривала во сне, где обитали существа, способные убить их обоих. Но это был не сон, а вполне реальная ферма, реальное заднее крыльцо с облупившейся краской.
Опал привела Адама. Выйдя из-за угла, тот крикнул Ронану:
– У Опал совсем поехала крыша? Или ты правда послал ее за мной?
– Пэрриш, – произнес Ронан. – Это…
Он приподнял руку, и оказалось, что пальцы у него испачканы чем-то вроде черной краски. Нет, не вроде черной краски. Чем-то противоположным белой краске.
– Что… – начал Адам.
Опал уловила звук этого вещества через секунду после того, как увидела его. Это был звук и не звук… он всасывал гудение силовой линии и сводил его на нет. Ничто, развоплощение – кошмар, пережитый осенью. Чудовище, у которого не было имени. Оно чуть не уничтожило ее и Ронана. Страх начал подниматься от копыт к щекам, и Опал тут же стало холодно. Она задрожала.
Адам спросил:
– Ты приснил это?
Ронан покачал головой, и из одной ноздри у него показалась тонкая нить того же черного вещества.
Оно выходило из него. В последний раз, когда это случилось, оно тоже выходило из него, из него, из него, пока он дергался в машине, и из Опал, которая, сжавшись, сидела сзади. Эта штука убивала их, немыслимо и ужасно, как во сне, с той разницей, что Ронан не спал. Пугающий не-звук соединился в сознании Опал с запахом тела женщины-облака.
