Она подъехала к обочине.
И подумала, что несложно было избегать поцелуев, когда она общалась с Адамом. Раньше ее тело не знало, что делать. А теперь знало. И ее губы не желали помнить, что они прокляты.
Она повернулась к Ганси.
– Блу… – предупредил он, но как-то хаотично.
На столь близком расстоянии от его горла пахло мятой, шерстяным свитером и виниловым сиденьем. Пахло Ганси, просто Ганси.
Она сказала:
– Я хочу притвориться. Притвориться, будто могу.
Он выдохнул.
Что такое поцелуй без поцелуя?
Скатерть, выдернутая из-под посуды на столе.
На несколько хаотических моментов все смешалось. Пальцы, запущенные в волосы, руки, касающиеся шей, губы, скользящие по щекам и подбородкам в опасной близости…
Они остановились, прижавшись друг к другу носами в странной позе, которой требовала эта близость. Блу чувствовала во рту дыхание Ганси.
– А может быть, ничего не случится, если я тебя поцелую, – прошептал Ганси. – Может, это опасно, только если ты поцелуешь меня.
Оба одновременно сглотнули, и чары спали. Они рассмеялись, опять одновременно, дрожащими голосами.
– И мы никогда больше не станем об этом говорить, – сказал Ганси, передразнивая самого себя, и Блу страшно обрадовалась, поскольку снова и снова мысленно повторяла сказанные в тот вечер слова и хотела верить, что он тоже это делал.
Он осторожно заправил ей волосы за уши – напрасный труд, потому что они изначально там не лежали и не пожелали бы оставаться на одном месте. Но Ганси повторил это несколько раз, а затем достал два листика мяты и один сунул в рот, а второй вложил в губы Блу.
Она не знала, то ли было уже очень поздно, то ли стало очень рано.
А потом катастрофическая радость схлынула, и Блу вернулась в реальность. Теперь она понимала, что Ганси выглядел почти совсем как в ту ночь, когда она видела его на церковном дворе.
«Скажи ему».
Она покатала языком листик мяты. И задрожала от холода и усталости.
– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы прекратить поиски? – спросила она.
Ганси явно удивился.
– Не делай такое лицо, – предупредила Блу. – Я знаю, что ты должен найти Глендауэра. И я не спрашиваю почему. Я все понимаю. Но это становится все рискованней… так вот, ты когда-нибудь думал о том, чтобы прекратить?
Он удержал ее взгляд, но глаза у него стали задумчивыми и словно подернулись дымкой. Ганси, возможно, взвешивал этот вариант – на одной чаше цена поисков, на другой неутолимое желание увидеть своего короля. Затем он вновь сосредоточился на Блу.
И покачал головой.
Блу откинулась на спинку и вздохнула – так тяжело, что получилось «прррр».
– Ну ладно.
– Тебе страшно? Ты это имеешь в виду?
– Не говори глупостей.
– Ты имеешь полное право бояться, – заверил Ганси. – Это только мое дело, в конце концов, и я не требую, чтобы кто-то еще…
– Не. Говори. Глупостей.
Это было просто смешно; она даже не знала, убьют ли его в конце концов именно поиски Глендауэра. Хватило бы одного дурацкого шершня. И Блу не могла сказать ему правду. Мора была права – это знание лишь отравило бы Ганси оставшиеся дни. Адам тоже был прав. Оставался один вариант: найти Глендауэра и попросить у него жизнь Ганси. Но как можно было знать такую важную вещь о нем и не сказать?
– Надо возвращаться.
Ганси выдохнул, но не стал спорить. Часы в машине не работали, но было уже до ужаса близко к утру. Они поменялись местами; Блу вновь закуталась в пальто и задрала ноги на сиденье. Подняв воротник, чтобы прикрыть рот и нос, она позволила себе представить, что это место принадлежит ей по праву. Что Ронан и Адам уже обо всем знают – и не сердятся. Что ее губы не несут никакой угрозы. Что Ганси не умрет, что он не уедет учиться в Йель или Принстон, что нет ничего важнее этого пальто, у которого воротник пах пшеницей и мятой.
На обратном пути в город они заметили у обочины блестящую машину, несомненно принадлежавшую какому-то «вороненку». В свете фонарей она сверкала и казалась каким-то астрономическим объектом.
Уродливое ощущение реальности вновь охватило Блу.
– Что это? – спросил Ганси.
– Кто-то из ваших, – ответила та.
Ганси остановился рядом и жестом попросил Блу открыть окно.
За рулем той, другой машины сидел лощеный черноволосый парень столь же астрономического вида.
– Ух ты. Девочка, – озадаченно произнес он, увидев Блу.
– Пять баллов, – отозвалась та с некоторым усилием. – Даже шесть, мне не жалко, потому что время позднее, и я великодушна.
– А, Чень. Что случилось? – спросил Ганси, наклоняясь к окну, мимо Блу.
Его голос немедленно изменился, когда он обратился к этому «вороненку», и Блу внезапно разозлилась оттого, что ее увидели рядом с Ганси. Как будто гнев, который она испытывала раньше, не угас полностью; чтобы он вспыхнул заново, было достаточно всего лишь осознания того, что она – девушка, которая сидит в машине с принцем Агленби.
Генри Чень выскочил и прислонился к окну «Камаро». Находиться столь близко к его острым скулам Блу было крайне неприятно.
Он сказал:
– Не знаю. Машина остановилась.
– Как остановилась? – уточнил Ганси.
Генри ответил:
– Она зашумела. И я остановился. Она как будто рассердилась. Не знаю. Я не хочу умирать. Впереди у меня целая жизнь. Ты, случайно, не разбираешься в машинах?
– Только не с электрическим приводом. А что за звук она издала?
– Тот, который я не желаю слышать вторично. Если я сломал машину, это конец! Прошлую я разбил, и отец дико разозлился.
– Тебя подвезти?
– Нет, лучше дай телефон. Мой разрядился, а пешком вдоль шоссе я не пойду – не хочу, чтоб меня изнасиловали местные.
Генри стукнул коленом в бок «Камаро» и сказал:
– Чувак, вот это круто. Настоящая американская тачка, которую за милю слышно. А я эти ваши англосаксонские штуки не очень понимаю. Ты, конечно, просто чемпион – только, по-моему, все делаешь наоборот. С девочками надо тусить днем, а с парнями ночью. Так говорила моя бабуля.
В этом обмене репликами было нечто ужасное. Блу не могла понять почему – то ли потому что разговор не предполагал ее участия, то ли потому что его вели двое непомерно богатых парней. Или потому, что это было зримое напоминание о собственном правиле, которое она нарушила (держись подальше от ребят из Агленби). Блу чувствовала себя пыльным и ненужным аксессуаром. Или еще хуже. Она чувствовала себя… дрянью.
