Этот день от начала до конца был окрашен неуверенностью и неопределенностью.
Внезапно стена рухнула.
В воздухе закружилась пыль, и они, кашляя, шарахнулись. Блу воскликнула:
– РОНАН ЛИНЧ!
Ронан стоял в центре медленно оседающего облака пыли; он просто вышиб дверь гробницы пинком.
– Это, – произнес он, ни к кому конкретно не обращаясь, – за то, что забрал мою птицу.
– Ронан, может, взять тебя на поводок? Я ведь это сделаю, – сказал Ганси.
Ронан тут же усмехнулся, однако Ганси ткнул в него пальцем.
– Я серьезно. Дело касается не одного тебя. Если это гробница, здесь кто-то похоронен, и ты будешь относиться к нему с уважением. И не заставляй. Меня. Просить. Дважды. И вообще, если кто-то из нас полагает, что не сумеет сдержаться, значит, мы развернемся и придем сюда в другой раз, ну или часть группы подождет снаружи.
Ронан кипел.
– Нет, Линч, – продолжал Ганси. – Я занимаюсь этим семь лет, и впервые мне придется оставить после себя следы своего пребывания. Не заставляй меня жалеть, что я пришел с тобой.
Видимо, эти слова пробились сквозь стальную броню к сердцу Ронана. Он опустил голову.
И они вошли.
Им показалось, что они вернулись в прошлое.
Зал был покрыт резьбой и росписями. Краски не выгорели от солнца. Ярко-синий, насыщенный фиолетовый, кроваво-красный. Резьба копилась в сводчатых нишах (или окнах), окруженных лилиями и воронами, столбами и колоннами. Сверху вниз взирали святые, зоркие и величественные. Мучеников пронзали копьями и стрелами, жгли, доводили до экстаза. Вырезанные из камня гончие преследовали зайцев, которые, в свою очередь, гнались за гончими. На стене висели латные рукавицы, шлем и нагрудник.
Это было как-то слишком.
– Боже, – выдохнул Ганси.
Он вытянул руку, чтобы коснуться нагрудника, и понял, что не может. Он отдернул руку.
Ганси был не готов к тому, чтобы все это закончилось.
Он был готов к тому, чтобы все это закончилось.
В центре комнаты стоял каменный гроб, высотой по пояс, густо покрытый резьбой. На крышке лежало каменное изваяние Глендауэра. Голова в шлеме покоилась на трех высеченных из камня воронах.
«Помнишь, как ты спас мне жизнь?»
Блу сказала:
– Посмотри на этих птиц.
Она провела лучом фонарика по стенам и гробу. И повсюду луч натыкался на перья. Крылья украшали гроб. Клювы срывали плоды. Вороны дрались над щитами.
Свет упал на лицо Адама. Его прищуренные глаза были полны осторожности. Ронан, стоя рядом с ним, выглядел необыкновенно враждебно. Бензопила нахохлилась у него на плече. Блу достала из кармана у Ганси телефон и стала фотографировать стены, гроб, самого Ганси.
Он вновь взглянул на гроб. Гроб Глендауэра.
«Нам не мерещится?»
Все шло не так. Напоминало отражение в зеркале. Он представлял это по-другому…
Ганси спросил:
– Что мы делаем?
– Думаю, все вместе мы могли бы приподнять крышку, – сказал Адам.
Но Ганси имел в виду другое. «Что мы делаем? Именно мы?»
Издав короткий невеселый смех, Блу сказала:
– У меня руки вспотели.
Они встали плечом к плечу. Ганси, чуть дыша, досчитал до трех, и они напрягли мускулы. Но тщетно. Как будто они пытались сдвинуть с места саму пещеру.
– Она даже не шевелится, – заметил Ганси.
– Давайте попробуем с другой стороны.
И они встали с другой стороны и потянули, едва находя опору для пальцев. Крышка не двигалась, и Ганси невольно вспомнил старые сказки. Он подумал, что крышку удерживает на месте не тяжесть; скорее, они недостойны. Они каким-то образом не проявили себя, и Глендауэр по-прежнему для них недоступен.
Почему-то Ганси испытал облегчение. По крайней мере, это не казалось неправильным.
– Но у них не было крана, – заметил Ронан.
– Зато могли быть веревки и блоки, – сказала Блу. – Или много людей. Подвинься, я ухвачусь второй рукой.
– Сомневаюсь, что это как-то изменит ситуацию, – сказал Ганси, однако они все стали потеснее. Тело Блу прижималось к нему. Ронана сплющило между ним и Адамом.
Стояла тишина, не считая их дыхания.
Блу сказала:
– Один, два…
И на счет «три» они потянули.
Крышка внезапно поднялась, оказавшись почти невесомой. Она сдвинулась и начала быстро соскальзывать.
– Держите ее! – ахнула Блу. А когда Ганси кинулся вперед, крикнула: – Нет, подожди, не надо!
Раздался мучительный скребущий звук: крышка по диагонали съехала с гроба и устремилась к полу. Она упала с негромким, но каким-то разрушительным стуком, как будто кулак ударил о кость.
– Она треснула, – сказал Адам.
Они подошли ближе. Грубая ткань закрывала внутренность гроба от посторонних глаз.
«Это неправильно».
И вдруг Ганси ощутил смертельное спокойствие. То, что он видел, было настолько противоположно картинам, рисовавшимся ему в воображении, что всякая тревога прошла. Ничего не осталось.
Он сдернул ткань.
Поначалу Ганси не понял, что перед ним такое. Это совершенно не напоминало человека, и он не мог сложить картинку воедино…
– Он лежит лицом вниз? – неуверенно предположила Блу.
Конечно, именно так – все стало ясно, как только она это сказала. Фигура в темном сюрко, то ли фиолетовом, то ли красном, лежала, обращенная к ним лопатками. Ганси увидел гриву темных волос – гуще и темнее, чем он ожидал. Руки покойника были связаны за спиной.
Связаны?
Связаны.
И внутри у Ганси зашевелилась тревога.
Не так. Не так, не так, не так.
Адам провел фонариком вдоль гроба. Задранное сюрко обнажало бледные ноги. Они были связаны в коленях.
Ничком, руки связаны, ноги связаны. Так хоронили ведьм. Самоубийц. Преступников. Заключенных. Рука Ганси зависла в воздухе. Не то чтобы его покинула смелость; его покинула уверенность.
Все это должно было случиться иначе.
Адам снова посветил.
Блу сказала:
– А…
И передумала.
Волосы шевельнулись.
– Твою ж мать, – произнес Ронан.
– Крысы? – предположил Адам, и это была такая ужасная мысль, что Ганси и Блу вздрогнули от отвращения. Потом волосы шевельнулись снова, и из гроба донесся ужасный звук. Крик?
Смех.
