Пес бросил на Блу иронический взгляд – судя по всему, лично он полагал, что Гвенллиан дошла до своего нынешнего состояния именно так.
– Не исключаю, что этот Артемус заодно усыпил и Глендауэра, – сказал Мэлори. – Не хочу показаться невежливым, но идея, что он также был твоим отцом, кажется мне немного неправдоподобной.
– Немного, – эхом отозвалась Блу.
Ее, во всяком случае, это не задевало эмоционально: отец всегда был для Блу незнакомцем, и, если бы он оказался еще и шестисотлетним психом, ничего бы не изменилось. Да, интересные совпадения: Гвенллиан связал и уложил в гроб некто по имени Артемус; этот Артемус, очевидно, очень походил на Блу; по словам Моры, отца Блу также звали Артемус. Но все вышеперечисленное «интересное» не помогало найти Мору.
– Хотя, учитывая гобелен… – произнес Мэлори.
Старый гобелен из затопленного амбара. Блу вновь увидела его – три своих лица, красные руки…
– Учитывая что?
– Не знаю. Она поживет здесь?
– Да, наверное. Пока. Возможно, она убьет нас всех во сне, что бы там ни говорила Персефона.
– Думаю, это мудрое решение, – сказал Мэлори. – Здесь для нее самое подходящее место.
Блу моргнула. Хотя чудаковатый профессор вырос в ее глазах с тех пор, как они впервые встретились, она уж точно не назвала бы его человеком, способным задумываться о других настолько, чтобы замечать всякие межличностные тонкости.
– Хочешь знать, зачем мне нужен Пес? – спросил он.
Казалось, это не имело никакой связи с предыдущими словами, но Блу пожирало любопытство. С некоторым усилием она ответила:
– Ну… я не хочу, чтобы вам было неловко.
– Мне всегда неловко, Джейн, – ответил Мэлори. – Вот для чего нужен Пес. Это – собака-психолог. Пес обучен таким образом, что если он чувствует мою тревогу, то старается разрядить ситуацию. Садится рядом со мной, ложится на грудь, берет руку в пасть.
– А вы часто испытываете тревогу?
– Глупое все-таки слово – «тревога». Ассоциируется с ломанием рук, истерикой, тугими корсетами. Скорее, меня просто не особо волнуют люди, потому что они… господи, что у них там творится?
Из соседней комнаты донесся вопль Каллы:
– И НЕ НАДО СМОТРЕТЬ НА МЕНЯ ПУСТЫМИ ГЛАЗАМИ МАЛЬЧИКА-МАЖОРА!
До сих пор Блу радовалась, что не принимает участия в дискуссии, но теперь она уже в этом сомневалась.
Мэлори продолжал:
– Мне выдали Пса непосредственно перед этой поездкой, и, надо сказать, я не представлял, что путешествовать с собакой настолько нелегко. Проблема не только в том, что трудно найти место, где Пес сможет облегчиться. Но он постоянно пытался лечь мне на грудь, пока мы стояли в этой ужасной очереди на досмотр!
Пес, казалось, ничуть не раскаивался.
Мэлори продолжал:
– Меня тревожит не внешний вид людей, а их внутренний облик. С самого детства я умел видеть ауру и всякое такое. Личность. А если человек…
– Погодите, вы сказали, что умеете видеть ауру?
– Джейн, уж тебе-то точно не следует меня осуждать.
Блу знала, что такое аура – энергетическое поле, которое якобы окружает любое живое существо. В подростковом возрасте Орла пережила период, когда приставала ко всем подряд и истолковывала их ауру. Она сказала Блу, что аура не обещает ей высокого роста. Орла была несносным подростком.
– Я не осуждаю, – заверила Блу. – Я просто уточняю. Это связано с Псом, потому что…
– Потому что когда люди подходят слишком близко ко мне, наши ауры соприкасаются; а если чужих аур слишком много, я теряюсь и ощущаю то, что врачи называют этим глупым словом «тревога». Врачи! Идиоты они. Не знаю, рассказывал ли тебе Ганси, что мою мать убила система британского здравоохранения…
– Рассказывал, – поспешно соврала Блу.
Ей очень хотелось узнать, каким образом Мэлори видит ауры, поскольку эта тема находилась в сфере ее интересов, и гораздо меньше – послушать про смерть чьей-то матери, поскольку эта тема определенно лежала вне сферы ее интересов.
– Это кошмарная история, – сказал Мэлори с облегчением.
А потом, увидев то ли лицо Блу, то ли ее позу, рассказал все целиком. И закончил словами:
– Я видел, как ее аура медленно гаснет. Иными словами, именно так я и понял, что Гвенллиан лучше всего будет здесь.
Блу с усилием вернула себе хоть какое-то выражение лица.
– Погодите. Что? Я здесь чего-то не понимаю.
– Ее аура – совсем как твоя… она синяя, – сказал Мэлори. – Аура ясновидения!
– Да?
Блу подумала, что страшно разозлится, если узнает, что именно поэтому ее так и нарекли. Это же все равно что назвать щенка «Пушок».
– Такой цвет ауры присущ тем, кто способен приподнять завесу!
Блу хотела сказать, что как раз она на это не способна, но решила не удлинять без нужды разговор.
– Вот почему меня изначально привлек Ганси, – продолжал Мэлори. – Несмотря на внешнюю взбалмошность, у него очень приятная нейтральная аура. Рядом с ним я совсем не ощущаю присутствие чужого человека. Он ничего не отнимает у меня. В последнее время Ганси стал немного громче, но не особенно.
У Блу были лишь самые отдаленные представления о том, что такое взбалмошность, и они тщетно пытались примениться к Ганси. Она спросила:
– А каким он был… раньше?
– О, то были прекрасные дни, – ответил Мэлори и, помолчав, добавил: – Ну, не всегда, конечно. Тогда он был меньше.
То, как он произнес это слово, дало понять, что Мэлори не имел в виду рост; Блу подумала, что знает, о чем речь.
Мэлори продолжал:
– Ганси пытался доказать, что у него не просто галлюцинации. Он по-прежнему был одержим самим событием. Кажется, теперь он перерос это ощущение – к счастью.
– Событие… то есть укусы ос? Смерть?
– Да, Джейн, смерть. Он все время ломал голову над тем, что произошло. Постоянно рисовал пчел, ос и так далее. С воплем просыпался от кошмаров. Ему пришлось нанять отдельное жилье, поскольку я не мог ночевать с ним в одном доме, как ты понимаешь. Иногда эти приступы случались и днем. Мы мирно шагали по какой-нибудь конной тропе в Лестершире – и вдруг он валился наземь и корчился, царапая себе лицо, как ненормальный. Я, впрочем, его не трогал, и приступ проходил, и Ганси поднимался, как ни в чем не бывало.
– Какой ужас, – прошептала Блу.
Она вспомнила небрежную улыбку, которую Ганси научился надевать на свое истинное лицо. Она со стыдом вспомнила, как однажды задумалась, что заставило парня вроде Ганси – человека, обладавшего всем на свете, – выработать у себя такое умение. Как несправедливо было с ее стороны предполагать, что любовь и деньги устранили из его жизни боль и трудности. Она с долей раскаяния вспомнила об их ссоре в машине накануне ночью.
