А ее манера одеваться! Сверхъестественное бодрствование в гробнице дало Гвенллиан достаточно возможностей ознакомиться с меняющимся внешним миром, чтобы не пугаться машин и не вставать в тупик перед английским языком, но не настолько, чтобы усвоить социальные нормы. Поэтому она носила, что хотела (Блу, по крайней мере, с уважением относилась к мотиву, если не к результату), и это всегда было платье, иногда два или три, надетые поверх друг друга. Иногда задом наперед. Зачастую Гвенллиан просто таскала вещи из чужих шкафов. Блу это минуло только потому, что она была намного ниже.
С едой тоже возникли проблемы. Любое время суток Гвенллиан считала временем обеда. У нее, очевидно, не было ни чувства насыщения, ни вкуса, и она, как правило, поглощала пищу в таких сочетаниях, которые Блу сочла бы проблематичными. Блу полагала, что не стоит учить людей жить (ну, разве что самую капельку), но трудно было просто стоять и смотреть, как Гвенллиан намазывала арахисовое масло на холодный хот-дог.
А еще ее безумие. Сорок процентов издаваемых Гвенллиан звуков были песнями, а остальное представляло собой смесь заклинаний, крика, насмешек и жуткого шепота. Она забиралась на крышу, разговаривала с деревом на заднем дворе, влезала на мебель. Она часто прятала всякие мелочи себе в волосы, а потом забывала, где они. За очень короткое время ее огромная спутанная шевелюра превратилась в вертикальное хранилище карандашей, листьев, салфеток и спичек.
– Можно отрезать ей волосы, – однажды предложила Орла.
Персефона сказала:
– Сомневаюсь, что это решение, которое один человек может принять за другого.
Орла поинтересовалась:
– Даже если этот другой человек выглядит как бомж?
Тут Блу и Орла сходились во мнении.
Хуже всего было то, что Ганси предложил забрать Гвенллиан, – и он упорно предлагал это сделать, а Персефона настаивала, что Гвенллиан должна остаться на Фокс-Вэй.
– Двух дней недостаточно, чтобы исправить многовековые повреждения, – сказала она.
– За эти два дня мы сами получим многовековые повреждения, – заметила Калла.
– Гвенллиан очень способная ясновидящая, – кротко отозвалась Персефона. – В конце концов она сможет окупать свое содержание.
– И оплачивать работу моего психолога, – ввернула Блу.
– Пять баллов, – сказала Орла.
Чтобы вознаградить Блу за меткую реплику, она выкрасила ей ногти в цвет «Кабана» – по ее словам, этот оттенок назывался «воинственная конфетка».
Ганси по-прежнему пытался поговорить с Гвенллиан, но та неизменно относилась к нему с издевательской почтительностью, когда он появлялся в доме.
В довершение всего, у Ганси были какие-то школьные обязательства, о которых он говорил уклончиво, Ронан и Адам то и дело куда-то вместе исчезали, а Ной не мог – или не хотел – появиться в доме на Фокс-Вэй.
Временами Блу казалось, что она попала в психушку.
«Мама, давай ты уже вернешься домой».
Серый Человек приехал в середине недели, к ее большому облегчению.
– Это я, – крикнул он из коридора.
Блу увидела его из-за кухонного стола, где делала уроки; в серой рубашке и брюках он выглядел опрятно и опасно. Вид у Серого Человека был оптимистичнее, чем в прошлый раз.
Гвенллиан, которая включила пылесос и теперь его изучала, тоже заметила гостя.
– Здравствуй, прекрасный меч! Ты кого-нибудь убил сегодня?
– Мечи узнают друг друга, – негромко ответил он, убирая в карман ключи от машины. – А ты кого-нибудь убила?
Гвенллиан пришла в такой восторг, что выключила пылесос, и громче всего в коридоре зазвучала ее безумная улыбка.
– Мистер Грей, оставьте ее в покое и выпейте чаю, – сказала Блу с кухни. – Иначе она опять запоет.
Серый Человек последовал совету Блу; заходя на кухню, он посмотрел на Гвенллиан через плечо. Через несколько минут ему удалось отыскать чай, который с большей вероятностью способствовал полнокровию, а не производил слабительный эффект.
– Я был занят с твоими друзьями, мистером Пэрришем и мистером Линчем, – произнес он, усаживаясь напротив Блу.
«Вот, значит, куда делись эти двое!»
Он стучал пальцем по одной из алгебраических задач, пока Блу не подтащила тетрадку к себе и не переписала решение.
– У них есть план насчет Гринмантла, и выглядит он многообещающе.
– И какой же?
– Я бы предпочел тебе не рассказывать: чем меньше людей о нем знают, тем лучше. И потом, это не застольная беседа, – произнес мистер Грей. – Но у меня есть вопрос. О твоей проклятой пещере. Как по-твоему, она подойдет, чтобы спрятать труп? Ну или его часть.
Блу прищурилась.
– В этой пещере хватит места для чего угодно. А чей труп? И какая часть?
Гвенллиан немедленно появилась на кухне, таща за собой пылесос, как упрямую собаку на поводке.
– А как же проклятие, лилия?
– Я думала, ты и есть проклятие, – сказала Блу.
– Возможно, – беззаботно отозвалась Гвенллиан. – Что еще, если не я? Я известна валлийцам свободным, о прекрасная Гвен, прекрасная Гвен, от Гауэра от Ангсли, прекрасная Гвен, ах, мертвая Гвен!
Блу сказала:
– Я же предупредила, что она начнет петь.
Но Серый Человек лишь приподнял бровь.
– Оружие и поэзия идут рука об руку.
Гвенллиан словно очнулась.
– Какое ты хитрое оружие. Именно из-за поэта я оказалась в той пещере.
– Это хорошая история? – спросил Серый Человек.
– Самая прекрасная.
Блу с легким восхищением наблюдала за их обменом репликами. Где-то здесь крылось нечто важное.
Серый Человек отхлебнул чаю.
– Так спой ее для нас.
Невероятно, но Гвенллиан начала.
Она спела гневную маленькую песню о поэте Глендауэра, Йоло Гохе, о том, как он нашептал войну на ухо ее отцу (она прошептала эти строки на ухо Блу), и вот, когда кровь впиталась в землю Уэльса, Гвенллиан попыталась его убить.
– Он спал? – спросил с профессиональным интересом Серый Человек.
Гвенллиан смеялась целую минуту. Затем ответила:
– Это было за ужином. Какое дивное блюдо вышло бы из него!
Она плюнула в чай Серому Человеку, но, видимо, причина была в Йоло Гохе, а не в мистере Грее.
Он вздохнул и отодвинул чашку.
– Значит, тебя обрекли на заточение в пещере.
– Либо так, либо виселица! И я выбрала виселицу, поэтому меня похоронили в фальшивой гробнице.
Блу, прищурившись, взглянула на Гвенллиан, пытаясь представить, какой она была шестьсот лет назад. Молодая женщина, возраста Орлы, дочь знатного человека, ведьма – в ту эпоху, когда к ведьмам относились не лучшим образом. Окруженная войной, она изо всех сил пыталась ее остановить.
