– Я тут!
Голос Ганси звучал ближе, чем она думала. Впрочем, и тише, чем она ожидала.
– Я… кажется, у меня приступ паники.
– У тебя приступ паники?! Новое правило: четыре рывка, прежде чем внезапно исчезнуть. Ты ничего не сломал?
Долгая пауза.
– Нет.
И что-то в том, как он произнес это коротенькое слово, немедленно убедило Блу, что Ганси вовсе не шутил насчет приступа паники.
Блу сомневалась, что умение убеждать относится к ее сильным сторонам, особенно теперь, когда она сама нуждалась в ободрении, но все-таки она попробовала.
– Все будет хорошо. Мы тут надежно держимся. Тебе нужно просто вскарабкаться наверх. Ты не упадешь.
– Дело не в этом, – чуть слышно отозвался Ганси. – По мне кто-то ползает, и это похоже на…
Он не договорил.
– Это вода, – сказала Блу. – Или грязь. Она тут повсюду. Скажи что-нибудь, чтобы я могла направить на тебя фонарик.
Она не слышала ничего, кроме дыхания, рваного и полного страха. Блу снова поводила лучом.
– Или москиты. Тут полно москитов, – бодро продолжала она.
Ганси молчал.
– Существует более полутора десятков видов пещерных насекомых, – добавила она. – Я почитала об этом сегодня, прежде чем ехать сюда.
– Осы, – прошептал Ганси.
И у нее дрогнуло сердце.
Ощутив взрыв адреналина, Блу принялась себя успокаивать. Да, оса может убить Ганси одним укусом, но нет, в пещерах не бывает ос. И сегодня не тот день, в который Ганси должен был умереть, потому что она знала, как он выглядел, когда умер. Привидение было одето в мокрый от дождя школьный джемпер. Не в бриджи защитного цвета и ярко-желтый свитер.
Наконец ей удалось его осветить. Ганси неподвижно висел на страховке, опустив голову и зажав уши руками. Лучом фонарика Блу провела по тяжело вздымающимся от дыхания плечам. Они были испачканы грязью и пылью, но никаких насекомых на них она не заметила.
Блу перевела дух. И приказала:
– Посмотри на меня. Никаких ос тут нет.
– Знаю, – произнес Ганси. – Именно поэтому я сказал, что, кажется, у меня паническая атака. Я в курсе, что ос тут нет.
Они оба знали, что Кабесуотер слушает очень внимательно.
А значит, Ганси нужно было перестать думать об осах.
– Как ты меня бесишь, – сказала Блу. – Адам из-за тебя роет носом грязь, а Ронан собирается домой.
Ганси беззвучно засмеялся.
– Продолжай говорить, Джейн.
– Я не хочу. Я хочу, чтобы ты схватился за веревку и вылез по ней, поскольку знаю, что ты на это вполне способен. Что толку от моих разговоров?
Тогда он посмотрел на нее. Грязное лицо Ганси казалось неузнаваемым.
– Просто что-то такое шуршит внизу подо мной, а твой голос заглушает этот звук.
По спине Блу прополз неприятный холодок.
Кабесуотер умел очень хорошо слушать.
– Ронан, – негромко позвала она через плечо. – Новый план: мы с Адамом сейчас быстренько вытянем Ганси наверх.
– Что? Блин, эта идея никуда не годится, – заявил Ронан. – С какой стати?
Блу не хотелось объяснять вслух.
Адам, впрочем, внимательно слушал; он произнес, негромко и отчетливо:
– Est aluquid in foramen. Не знаю. Apes? Apibus? Forsitan.
Кабесуотер понимал латынь; они просто хотели пощадить Ганси.
– Нет, – сказал Ронан. – Ничего подобного. Это не оно там, внизу.
Ганси закрыл глаза.
«Я его видела, – подумала Блу. – Я видела его дух, и он был одет по-другому. Это произойдет не так. Не сейчас. Позже, позже…»
Ронан продолжал, уже громче:
– Нет. Ты слышишь, Кабесуотер? Ты обещал беречь меня. Кто мы для тебя? Никто? Если ты позволишь ему умереть, то не сдержишь обещание. Понимаешь? Если они умрут, я тоже умру.
Теперь и Блу услышала какое-то гудение, доносившееся из трещины.
Адам заговорил приглушенным голосом, по-прежнему утыкаясь в грязь:
– Я заключил с тобой договор, Кабесуотер. Я – твои руки и глаза. Что, по-твоему, я увижу, если он умрет?
Шелест нарастал. Он становился многочисленным.
«Это не осы, – подумала, пожелала, захотела, вообразила Блу. – Кто мы для тебя, Кабесуотер? Кто я для тебя?»
Вслух она произнесла:
– Мы делаем линию сильнее. Мы делаем сильнее тебя. И мы по-прежнему будем помогать тебе, но и ты должен помочь нам…
Тьма, поднимаясь из недр пропасти, поглотила свет фонарика. Шум усилился. Это был гул… это были крылья. Они наполнили расселину, скрыв Ганси из вида…
– ГАНСИ! – закричала Блу, а может быть, Адам, а может быть, Ронан.
Что-то, хлопнув, задело ее по лицу, потом еще раз. Что-то отскочило от стены. От потолка. Лучи фонариков разлетелись на тысячу мерцающих осколков.
Шум крыльев. Шум.
Не осы.
Летучие мыши?
Нет.
ВОРОНЫ.
Вороны не живут в таких местах и не ведут себя так. Но они вылетали и вылетали из пропасти, из-под ног Ганси. Стая все не кончалась. У Блу возникло ошеломляющее ощущение, что так было всегда – вороны летали вокруг, перья касались ее щек, когти скребли по шлему. Затем вдруг птицы начали кричать, перекликаясь между собой. Их крик становился все более монотонным – и превратился в слова.
Rex Corvus, parate Regis Corvi.
«Король Воронов, дорогу Королю Воронов».
Птицы устремились к выходу из пещеры. Перья посыпались дождем. У Блу чуть не разорвалось сердце от того, каким огромным было это мгновение – и никакое другое.
Потом настала тишина – во всяком случае, достаточная, чтобы расслышать стук собственного колотящегося сердца. В грязи рядом с Адамом трепетали перья.
– Держите крепче, – сказал Ганси. – Я вылезаю.
2
Адаму Пэрришу было одиноко.
Для одиночества нет хорошего антонима. Можно сказать – «общение» или «радость». Но сам факт, что оба эти слова – общение и радость – обозначают вещи, не связанные друг с другом, доказывает: одиночеству нельзя дать точное определение. Оно не равно ни уединению, ни заброшенности, ни затворничеству, хотя может содержать в себе то, другое и третье.
Одиночество – это такое состояние, когда ты отделен от остальных. Когда ты другой. Отъ-единенный.
Адам не всегда был один, но всегда был одинок. Даже в компании он постепенно оттачивал умение держаться особняком, что было не так уж сложно: друзья ему в этом не мешали. Адам знал, что отличается от других, с тех самых пор, как летом тесно связал себя с силовой линией. Он оставался собой, но стал сильнее. И сделался менее человеком.
