Он спросил:
– Почему ты хочешь этого от меня? Rogo aliquem aliquid.
Он, в общем, не ожидал ответа, но услышал бормотание, совершенно не различимое, кроме одного слова: Грейуорен.
Ронан, который свободно говорил на языке Кабесуотера. Не Адам, которому это удавалось с трудом.
Но не на школьной лужайке. Там он не боролся за понимание. Там не было никакого особенного языка. Только он и Кабесуотер.
– Не Ронан, – сказал Адам. – Я. Именно я делаю это для тебя. Скажи мне. Покажи мне.
На него нахлынули образы. Узлы, брызжущие энергией. Вены. Корни. Двойные молнии. Притоки рек. Ветки. Лозы, обвивающиеся вокруг деревьев, как змеи, стада животных, сливающиеся воедино капли воды.
«Не понимаю».
Сплетенные пальцы. Плечо, опирающееся о чужое плечо. Кулак, стукающийся о кулак. Рука, поднимающая Адама с земли.
Кабесуотер безумно перебирал собственные воспоминания Адама и вспышками показывал ему. Перед ним мелькали Ганси, Ронан, Ной и Блу – так быстро, что Адам не успевал спохватиться.
Потом мир озарила молния – пылающая сеть энергии.
Адам по-прежнему не понимал… а затем до него дошло.
Кабесуотеров было больше одного. Во всяком случае, таких… существ или мест, как Кабесуотер.
Сколько? Адам не знал. Они были абсолютно живыми? Этого он тоже не знал. Умел ли Кабесуотер мыслить, был ли чем-то чужеродным, мог ли умереть, представлял ли собой нечто доброе и благое? Он не знал. Но Адам понимал, что Кабесуотеров больше одного, и тот, с которым он имел дело, вытягивал пальцы как можно дальше в отчаянной попытке дотянуться до соседа.
Громадность мира росла и росла внутри Адама, и он понятия не имел, сумеет ли ее вместить. Он был просто человеком. Предназначалось ли это знание для него?
Они уже преобразили Генриетту, пробудив силовую линию и укрепив Кабесуотер. Как будет выглядеть мир, если проснутся и другие леса? Может быть, он разорвется на части от электрических разрядов и магии? Или это – взмах маятника, результат сотен лет, проведенных во сне?
Сколько существует спящих королей?
«Я не могу. Слишком много. Я не предназначен для этого».
Адама вдруг охватило мрачное сомнение. Оно было материальным, обладало весом, туловищем, ногами…
«Что?» Адаму показалось, что он произнес это вслух, но он уже не помнил, насколько «сделать» отличается от «вообразить». Он слишком далеко вышел за пределы собственного тела.
И вновь он почувствовал, что к нему тянется это воплощенное сомнение, разговаривает с ним. Оно не верило в его силу. Оно знало, что он самозванец.
Адам уцепился за слова. «Ты Кабесуотер? Ты Глендауэр?» Но слова казались здесь неверным средством. Они предназначались для ртов, а у Адама больше не было рта. Он тянулся через весь мир и не мог найти дорогу обратно в пещеру. Он был в море и тонул.
Не считая этого существа, Адам был один; он думал, что оно ненавидит его, или желает его, или то и другое. Ему нестерпимо хотелось увидеть своего собеседника; но это было бы самое страшное.
Адам затрепыхался в темноте. Все направления выглядели одинаково. Что-то ползло по коже.
Он находился в пещере. Сидел, пригнувшись. Потолок был низким, сталактиты касались спины. Когда Адам протянул руку, чтобы дотронуться до стены, на ощупь она оказалась совершенно реальной. Ну или она была реальной, а он нет.
«Адам».
Он повернулся на голос и увидел женщину, которую узнал, но не мог вспомнить. Он находился слишком далеко от собственных мыслей.
Хотя Адам был уверен, что это она обратилась к нему, женщина не смотрела на него. Она сидела рядом с ним, сосредоточенно сдвинув брови и прижав к губам кулак. Возле нее на коленях стоял какой-то мужчина, но его сложенное пополам, долговязое тело намекало, что он тоже не общался с женщиной. Они, не двигаясь, смотрели на дверь, высеченную в камне.
«Адам, иди».
Дверь велела Адаму прикоснуться к ней. Она описывала, как приятно будет, когда под его пальцами повернется ручка. Она сулила постижение внутренней тьмы.
Энергия пульсировала в нем – голод, все возрастающее желание…
Он никогда и ничего так страстно не желал.
Адам стоял перед дверью. Он не помнил, как пересек пещеру, но каким-то образом он это сделал. Дверь была темно-красной, ее украшала резьба в виде корней, узлов, корон. Черная ручка масляно блестела.
Он так далеко ушел от своего тела, что теперь не мог даже представить, как пуститься в обратный путь.
«Нужны трое, чтобы открыть дверь».
«Иди».
Адам сидел, согнувшись, без движения, вцепившись пальцами в камень. Его наполняли желание и страх.
Он чувствовал, как где-то далеко его тело делается старше.
«Адам, иди».
«Не могу, – подумал он. – Я заблудился».
– Адам! Адам. Адам Пэрриш.
Он очнулся от острой боли. Лицо у него было мокрым, рука тоже, вены, казалось, были переполнены кровью.
Послышался голос Ноя:
– Зачем ты так глубоко его порезала!
– Я не рассчитала! – ответила Блу. – Адам, придурок, скажи хоть что-нибудь.
Боль делала все возможные ответы грубее. Вместо слов Адам зашипел и выпрямился, схватившись одной рукой за другую. То, что находилось вокруг, начало медленно проявляться; он и забыл, что они забрались в пещерку между валунами. Ной сидел, скорчившись, в шаге от Адама, не сводя с него глаз. Блу стояла чуть позади.
Фрагменты начали складываться. Адам с особой остротой ощущал собственные пальцы, рот, кожу, глаза, самого себя. Он никогда еще так не радовался возможности быть Адамом Пэрришем.
Его взгляд сфокусировался на розовом выкидном ноже в руке у Блу.
– Ты ранила меня? – спросил он.
Услышав голос друга, Ной с облегчением обмяк.
Адам взглянул на свою руку. На тыльной стороне кисти виднелся аккуратный порез. Ранка сильно кровоточила, но причиняла боль, только если Адам шевелил рукой. Нож, видимо, был очень острый.
Ной дотронулся до края раны ледяным пальцем, и Адам шлепнул его по запястью. Он попытался припомнить, что говорил ему голос, но слова уже ускользали из головы, как сон.
А это вообще были слова? С чего он решил, что это слова?
– Я не знала, что еще сделать, чтобы ты вернулся, – признала Блу. – Ной велел ранить тебя.
Нож смутил Адама. Он как будто символизировал какую-то другую сторону Блу – сторону, о существовании которой Адам не подозревал. Его мозг чуть не отказал, когда он попытался вписать это знание в известный ему образ Блу.
– Почему ты вообще вмешалась? Что я делал?
