Она подождала, пока не убедилась, что Ганси смотрит на нее, а затем запела:
– Короли, королевы,
Королевы, короли,
Синяя лилия, лилия синяя,
Короны и птицы,
Мечи и безделушки,
Синяя лилия, лилия синяя.
– Ты пытаешься меня разозлить? – спросил Ганси.
– А ты злишься, маленький рыцарь? – нежно ответила Гвенллиан. Положив щеку на руку, она принялась качаться туда-сюда. – Мне часто виделась смерть. Я много раз пропела все песни, какие знала, пока лежала ничком в том ящике. Каждый глаз! Каждый глаз, к которому можно было обратиться, я умоляла посмотреть на меня. И – ничего в ответ, кроме тупости и слепоты!
– Как ты пользовалась чужими глазами, если ты такая же, как я? – поинтересовалась Блу. – Если у тебя нет собственных магических способностей.
Рот Гвенллиан приобрел самые презрительные очертания.
– Этот вопрос! Все равно что спросить, как можно вбить гвоздь, если ты не молоток.
– Ладно, – сказала Блу. – Проехали. Мне, в общем, дела нет.
– Меня учил Артемус, – продолжала Гвенллиан. – Когда не пытался опорочить моего отца. Вот тебе загадка, моя любовь, моя любовь, моя любовь, что растет, моя любовь, моя любовь, моя любовь, из темноты, моя любовь, моя любовь, моя любовь, в темноту, моя любовь, любовь, моя любовь.
Блу сердито поднялась на ноги.
– Хватит игр.
– Дерево ночью, – ответил Ганси.
Гвенллиан перестала раскачиваться на косяке и уставилась на него, по-прежнему сидевшего на полу.
– Многое от моего отца, – сказала она. – Многое от моего отца вижу в тебе. Артемус, дерево ночью. Твоя мать ищет его, синяя лилия? Тогда разыщи моего отца. Артемус будет рядом с ним, как можно ближе, если только ему ничего не помешает. Лучше говорить шепотом.
Она плюнула на пол рядом с Ганси.
– Я и ищу его, – сказал Ганси. – Мы спустимся под землю.
– Прикажи мне сделать что-нибудь для тебя, маленький принц, – проговорила Гвенллиан. – Покажи свой королевский нрав.
– Таким образом и твой отец заставлял других ему служить? – спросил Ганси.
– Нет, – ответила Гвенллиан с легкой досадой. – Он просил.
Хотя все это было неправильно и невероятно, ее слова согрели душу Ганси. Да, так: Глендауэр правил прося, а не приказывая. Это был король, которого Ганси искал.
– Ты пойдешь с нами? – спросил он.
44
Когда Колин Гринмантл вышел на крыльцо исторической фермы и посмотрел на поле, он обнаружил вдалеке стадо коров, а поблизости – двух молодых людей.
Точнее сказать, Адама Пэрриша и Ронана Линча.
Он посмотрел на них сверху вниз.
Они посмотрели на него снизу вверх.
Обе стороны молчали. Парни выглядели как-то тревожно – в частности, у Адама Пэрриша было интересное лицо. Не в том смысле, что он был интересным человеком. Скорее, что-то необычное крылось в его чертах. Он был чужаком, красивым образчиком представителей Западной Вирджинии – тонкие, как перья, скулы, впалые щеки, светлые, чуть заметные брови. Дикий и костлявый, как портреты времен Гражданской войны. «Брат убивал брата, а их фермы превращались в руины…»
А Ронан Линч походил на Ниалла Линча – иными словами, выглядел той еще сволочью.
Ох, молодость.
Поэтому Гринмантл первым разбил лед. Он спросил:
– Вы принесли домашнюю работу?
Они продолжали стоять там как пара близнецов из ужастика – один светлый, другой темный.
Адам Пэрриш слегка улыбнулся и сразу помолодел на два года. Зубов у него был полный набор.
– Я знаю, кто вы.
Это было интересно.
– И кто же?
– А вы не знаете? – безмятежно спросил Адам Пэрриш.
Гринмантл прищурился.
– Мы играем в какую-то игру, мистер Пэрриш?
– Возможно.
Игры, по крайней мере, были одной из специальностей Гринмантла. Он прислонился к перилам.
– В таком случае, я тоже знаю, кто вы.
Ронан Линч передал Адаму Пэрришу здоровенный коричневый конверт.
– Сомневаюсь, – ответил Адам.
Гринмантлу не понравилось бесстрашие, написанное на его лице. Нет, даже не бесстрашие – это было отсутствие выражения в принципе. Гринмантл задумался, что в конверте. «Признания юного социопата».
Он сказал:
– Знаете, что не позволяет беднякам подняться, мистер Пэрриш? Отнюдь не отсутствие дохода. Скудость воображения. Обитатели трейлеров грезят о домике в пригороде, обитатели домика в пригороде грезят о большом городе, большой город грезит о звездах и так далее, и тому подобное. Бедняк может представить себе трон, но он понятия не имеет, как вести себя по-королевски. Бедность воображения. Но вы… вы – кукушонок, проникший в чужое гнездо. Вы – мистер Адам Пэрриш, Энтитем-лейн, двадцать один, Генриетта, штат Вирджиния, и у вас хорошее воображение, но все равно вы – самозванец.
Парень был молодцом. Кожа вокруг глаз у него натянулась лишь самую малость, когда Гринмантл назвал адрес.
– Поверьте, ничего не стоит швырнуть вас наземь, – добавил Гринмантл, на тот случай, если Пэрриш еще недостаточно нервничал. – Вы бы с тоской вспоминали дни, проведенные в трейлере.
Адам Пэрриш смотрел на него. И Гринмантл вдруг понял, что Пэрриш пугает его точно так же, как Пайпер, когда он застал ее перед зеркалом.
Адам перевернул пухлый конверт, и Гринмантл увидел коричнево-красное пятно. Это всегда был плохой знак. Адам сказал:
– Если не уберетесь из Генриетты к пятнице, все, что лежит в этом конверте, станет правдой.
Ронан Линч тоже улыбался, и его улыбка была вроде ножа.
Они оставили конверт и ушли.
– Пайпер! – крикнул Гринмантл, когда они скрылись.
Но она не ответила. Невозможно было понять, где она – дома, но в трансе, или ушла искать нечто, о чем ей напели зеркала.
Генриетта. Проклятая Генриетта. Да пусть подавятся.
Гринмантл спустился с крыльца и нашел калитку, которая вела наружу. Он открыл конверт. Коричнево-красным истекала отрубленная гниющая рука. Маленькая. Детская. Кроме нее, в конверте лежал заклеенный полиэтиленовый пакет, испачканный кровью, а в нем – бумаги и фотографии.
Каждая по отдельности была отвратительна.
