– Я позову Ганси, – пригрозил Ной.
– Сомневаюсь, что сможешь.
– Когда Кавински приедет?
– Ной, – ласково сказал Ронан, кладя ладонь поверх холодной, семь лет как мертвой руки Ноя, – ты начинаешь меня бесить.
В зеркальце заднего вида косо метнулись лучи фар. Кавински прибыл – с опозданием на семнадцать минут.
Ронан наблюдал за подъезжавшим белым «Мицубиси». Черная пасть зияла; зазубренный нож на боку был точно таким же, как на предыдущей машине.
«Мицубиси» остановился рядом с «Камаро». Окно опустилось, и Ронан увидел солнечные очки в белой оправе.
– Линч, сукин сын, – сказал Кавински в качестве приветствия.
Ноя он не удостоил ни словом; возможно, он его просто не видел. Ронан машинально оттопырил средний палец. Это был чистый рефлекс.
Кавински оценил «кабана».
– Я впечатлен.
«Он мне приснился!» – захотелось крикнуть Ронану.
Но вместо этого он кивком указал на «Мицубиси». Трудно было поверить, что машина настоящая. Она же сгорела у него на глазах. Кавински, видимо, съездил и купил новое авто на следующее же утро. А рисунок? Возможно, он сделал его сам, хотя трудно было представить Кавински, искренне занимающегося чем-то, не связанным с его закрытыми вечеринками.
Ронан сказал:
– Останется только один.
– И у этого одного будет много дел. Тебе не нравится?
Рука Ронана на рычаге переключения скоростей слегка дрожала. В зеркалах блеснули еще фары – приближалась свора Кавински. Лица парней были неразличимы за тонированными стеклами, но Ронан узнавал машины. «Супра» Цзяна, «RX-7» Скова, одинаковые «Фольксвагены» Прокопенко и Свана. Их он уже обгонял.
– Всю семейку притащил, – заметил Ронан.
Через несколько минут они рассредоточатся, чтобы отслеживать копов. Первый проблеск радара – и Кавински предупредят. Он исчезнет, прежде чем асфальт успеет остыть.
– Ты меня знаешь, – добродушно сказал Кавински. – Не люблю быть один. Ну, так ты намерен трахнуть эту старушку или будешь просто держаться с ней за руки?
Ронан поднял бровь.
Ной сказал:
– Ронан, не надо. Ганси тебя убьет. Ронан…
Ронан спокойно спросил через открытое окно:
– Ты будешь гоняться в этих очках, болгарский бандюга, кусок дерьма, рвань из Джерси?
Кавински медленно кивнул, словно в знак подтверждения, и почесал запястье о руль. То ли усталым, то ли скучающим тоном он ответил:
– Чего я никогда не мог понять… – светофор мигнул красным, окрасив стекла очков в пунцовый цвет, – так это кто у вас сверху, ты или Ганси.
Что-то темное, медленное и безобразное закипело в душе Ронана. Его голос был полон яда и керосина, когда он произнес:
– Вот что сейчас будет. Я обгоню твою машину, потом выйду из своей и изобью тебя до полусмерти.
– Триста двадцать лошадей говорят, что ты ошибаешься, чувак, – сказал Кавински, поглаживая шею.
На нем была белая майка, и его обнаженное плечо было бледно и прекрасно, как труп.
– Но… мечтать не вредно.
Он закрыл окно. Едва различимый сквозь тонированные, под цвет асфальта, стекла, Кавински бросил очки на сиденье рядом.
Весь мир свелся к светофору над двумя машинами.
– Ронан, – сказал Ной. – Я очень стремно себя чувствую.
– Это называется быть мертвым, – парировал Ронан.
– Такие шутки смешны только для живых.
– Хорошо, что я жив.
– Пока что.
«Подожди зеленый». Ронан смотрел на светофор не над головой, а на противоположной стороне. Когда загорится желтый, у него будет две секунды, чтобы стартовать.
Ронан снял ногу со сцепления и нажал на газ. Он держал машину под контролем. Стрелка тахометра подрагивала чуть ниже красной черты. Мотор был жив, он рычал и гремел. Этот звук сменил биение сердца. Из-под машины, вливаясь в открытые окна, полз дым от задних колес. «Мицубиси» Кавински почти не было слышно сквозь завывания «кабана».
На одну секунду Ронан позволил себе подумать об отце, об Амбарах, о снах, которые тянулись перед ним, полные немыслимых вещей. Он позволил себе подумать о той части своей души, которая напоминала бомбу с быстро горевшим фитилем, уже почти дошедшим до конца.
Светофор на противоположной стороне пока оставался зеленым. Светофор над головой был красным, как знак беды.
Желание пожирало Ронана заживо.
Противоположный светофор загорелся желтым. Одна секунда. Ронан чуть дальше сдвинул ногу со сцепления. Одна секунда. Рычаг вспотел у него в руке.
Зеленый.
Машины сорвались с черты. Рычание, рычание, рычание и вдруг – странно внятный – первобытный смех Кавински.
Погнали.
И немедленно «Мицубиси» вырвался почти на корпус вперед. Фонари по обе стороны дороги мерцали и пылали, измеряя срок жизни эпилептическими вспышками света.
блеск
потрескавшийся асфальт
вспышка
наклейка Агленби на приборной доске
вспышка
расширенные глаза Ноя
Они превратились в электрические тела.
«Камаро» догнал «Мицубиси» за полсекунды, как Ронан и ожидал. Мотор ревел на второй скорости – не больше. Где-то между второй и третьей скоростью, между четырьмя и пятью тысячами оборотов в минуту крылась чистая радость. Что-то вопило в унисон с тысячами крохотных взрывов под капотом; было место, где Ронан не ощущал ничего, кроме чистого счастья – мертвое и пустое место в его собственном сердце, и там он не нуждался больше ни в чем.
«Мицубиси» чуть приотстал. Кавински перебросил с третьей на четвертую. Как всегда.
А Ронан нет.
Погнали.
Мотор взревел с новой силой. Эта машина была религией Ганси, и Ронан считал ее достойным богом. Он обогнал «Мицубиси» на длину капота. Потом на корпус. Еще на полкорпуса. Дальше можно было двигаться только вперед и вверх.
В душе Ронана не было ничего. Великолепное ничего… и снова ничего.
Но…
Что-то пошло не так.
Кавински опустил окно. Он высунул голову, чтобы перехватить взгляд Ронана в зеркальце заднего вида, и что-то прокричал. Слова затерялись в шуме, но их смысл был очевиден. Вытянутые губы – «су…» и оскаленные зубы – «…ын». Радостное ругательство.
«Мицубиси» рванул прочь от «Камаро». Свет фонарей змеился по черным окнам, подчеркивая всё увеличивающийся разрыв.
Невозможно.
Ронан схватился за другой рычаг – единственный оставшийся. Вдавил педаль газа в пол. Машина дрожала, буквально рассыпаясь на части.
