– Но это точно щит Глендауэра? Значит, он близко? – Блу почувствовала, как у нее вздрогнуло сердце.
– «Близко» и «далеко» – это как «уже произошло» и «еще не произошло», – ответила Калла.
Блу надоели загадочные ясновидческие разговоры. Она сказала:
– Но у них не было лошадей. Значит, не дальше, чем они могли пройти пешком.
– Люди, – произнесла Калла, – способны пройти очень много, если надо.
Она встала и вернула умбон Блу. От нее пахло боксом. Калла шумно вздохнула.
– Калла, – вдруг сказала Блу, – ты тоже из тех людей, которые пользуются временем не по одному разу? Ты, и мама, и Персефона?
Калла ответила:
– Ты когда-нибудь чувствовала, что в тебе есть нечто иное? Нечто большее?
Сердце Блу вновь подпрыгнуло в груди.
– ДА!
Калла достала из кармана ключи от машины.
– Правильно. Так и надо. Вот, держи ключи. Сядешь за руль. Тебе нужно практиковаться.
И больше ничего Блу из нее не вытянула. Они попрощались с Майком («Не гоняй на этом колесе слишком быстро!»), засунули велосипед Блу в багажник и довольно медленно покатили домой. Когда Блу попыталась припарковаться перед домом, не ударив маленькую трехцветную машину, стоявшую у тротуара, Калла пощелкала языком.
– Что ж, – сказала она, – неприятности сегодня выглядят мило.
На крыльце ждал Адам Пэрриш.
49
Адам неловко сел на край кровати. Казалось странным, что он так легко получил доступ в спальню девушки. Если знать Блу, комната не удивляла – парусиновые силуэты деревьев, приклеенные к стенам, листья, свисавшие гирляндами с вентилятора, нарисованная птица, у которой из клюва вылетала надпись: «ВСЕМ ЧЕРВЕЙ!», полка, где грудой лежали пуговицы и примерно девять разных пар ножниц… Блу принялась смущенно подклеивать скотчем поникшую ветку одного из деревьев.
«Нет времени, нет времени».
Адам на мгновение закрыл глаза. Он ждал, когда Блу перестанет возиться с деревьями, чтобы они могли поговорить. Она всё хлопотала. А он чувствовал, как в нем вскипает пульс.
Адам встал. Он больше не мог сидеть.
Блу резко остановилась. Она с выжидающим видом прислонилась к стене.
Адам собирался начать разговор с убедительного объяснения, отчего консервативный подход Ганси ошибочен, но сказал он другое:
– Я хочу знать, почему ты отказываешься со мной целоваться, и на сей раз я не желаю слышать ложь.
Настала тишина. Вращающийся вентилятор в углу обдувал их обоих. Кончики ветвей трепетали. Листья кружились.
Блу спросила:
– Ты за этим и приехал?
Она злилась. Адам обрадовался. Было гораздо хуже злиться одному.
Он не ответил, и девушка продолжала, еще более сердитым тоном:
– Это первое, о чем ты хочешь поговорить после возвращения из Вашингтона?
– Какая разница, откуда я вернулся?
– Потому что будь я Ронаном или Ноем, мы бы поговорили… о том, как прошла вечеринка. О том, куда ты исчез и что теперь будешь делать… ну, я не знаю – о чем-то настоящем! А не о том, можно или нельзя тебе поцеловать меня!
Адам подумал, что это самый бессмысленный ответ. И она так и не ответила на его вопрос.
– Ронан и Ной – не мои девушки.
– Девушки! – повторила Блу, и Адам ощутил непонятный трепет, услышав из ее уст это слово. – Значит, я тебе не друг?
– Я считал нас друзьями!
– Да? Друзья разговаривают. Ты уходишь пешком в Пентагон, а я узнаю об этом от Ганси! Твой отец придурок, а я узнаю об этом от Ганси! Ной знает всё. Ронан знает всё.
– Нет, не всё. Они знают только то, чему были свидетелями. Ганси в курсе, потому что мы ездили вместе.
– Ну а почему я – нет?
– А тебе с какой стати?
– Потому что ты мог бы меня пригласить, – ответила Блу.
Мир качнулся. Адам моргнул, и всё встало на свои места.
– Что тебе там делать?
– Да, конечно. Никаких девушек в политике. Им ведь это неинтересно. Избирательные права? Да ладно! Где мой фартук? Наверное, я лучше пойду на кухню. Моя скалка…
– Я не знал, что ты…
– В том-то и дело! До тебя не доходило?
Нет.
– Впрочем, ты бы никуда не поехал без Ганси, – резко продолжала Блу. – Вы с ним отличная пара! Вот и поцелуйтесь!
Адам уничтожающе взглянул на нее.
– Я не хочу быть кем-то, кого целуют. Я тоже хочу быть настоящим другом. Не просто человеком, с которым приятно потусить, потому что… потому что у него есть грудь!
Блу не ругалась, но слово «грудь» в ту секунду показалось Адаму настоящей непристойностью. Сочетание этого слова и того направления, которое обрел разговор, взбесило его.
– Отлично, Блу. Ганси был прав. Из тебя получилась бы настоящая радикальная феминистка.
Блу захлопнула рот. Плечи у нее слегка дрожали – не от страха. Скорее, это была дрожь, предшествующая землетрясению.
Адам выпалил:
– И ты так и не ответила на мой вопрос. Ничего из того, что ты сказала, не имеет отношения к НАМ.
Она скривила губы.
– Хочешь правду?
– Я ее хотел с самого начала, – сказал Адам, пусть даже, в общем, не знал, что ему было нужно от Блу теперь.
Он жалел, что они поссорились. Жалел, что приехал. Жалел, что не спросил Блу о Глендауэре. Жалел, что не додумался позвать ее с собой на вечеринку. Но как он мог это сделать? Голова у него была одновременно переполнена, пуста и скособочена. Он слишком далеко забрался, давно сойдя с твердой земли, а развернуться уже не получалось.
– Хорошо. Правда.
Блу сжала кулаки и скрестила руки на груди.
– Слушай. Всю жизнь экстрасенсы твердили мне, что если я поцелую своего любимого, то убью его. Всё. Ты доволен? Я не сказала сразу, потому что боялась отпугнуть тебя словом «любимый».
У нее за спиной закачались деревья. Пробивалось очередное видение. Адам попытался отстраниться от него, чтобы просеять воспоминания, соотнести их почти состоявшиеся поцелуи с признанием об этом угрожающем пророчестве. Оно казалось нереальным… но что тут было реальным?
– А теперь?
– Я не знаю тебя, Адам.
«Ты не виноват, – шепнул воздух. – Тебя невозможно узнать».
– А теперь?
– Теперь? Теперь… – наконец голос Блу слегка дрогнул. – Я не рассказывала тебе, потому что поняла, что это неважно. Потому что… это не ты.
Адаму показалось, что его вновь ударил отец. Секунда смерти – и прилив крови к месту удара. А потом… не грусть, но знакомый жар. Он распространился по телу, как взрывная волна, выбивая окна и мгновенным порывом пожирая всё на своем пути.
