– Еще нет.
– Ох, Блу.
Мать обняла ее и подышала в волосы на затылке. Блу вспомнила слова Ганси – что она богата любовью. И подумала про Адама, который по-прежнему лежал на кушетке внизу. Если некому обнять его, когда ему грустно, наверное, не стоит удивляться, что он идет на поводу у своего гнева…
Блу спросила:
– А ты плачешь?
– Немножко, – ответила мать и всхлипнула – сопливо и неизящно.
– Почему?
– Так, вообще грустно.
– Тебе грустно? Что-то случилось?
– Пока нет. Давно.
– Так не бывает, – заметила Блу.
Мора вновь шмыгнула носом.
– Бывает.
Блу вытерла глаза наволочкой.
– Наши слезы – это еще не мы.
Мать вытерла глаза ночнушкой Блу.
– Ты права. А что такое мы?
– Наши действия.
Мора тихонько рассмеялась.
«Как это ужасно, – подумала Блу, вновь вспомнив про Адама, – не иметь матери, которая тебя любит».
– Да, – согласилась Мора. – Ты очень мудрая, Блу.
На другом конце Генриетты Серый Человек взял мобильник. Ему звонил Гринмантл.
Без какого-либо вступления он сказал:
– Дин Аллен.
Серый Человек, держа в одной руке телефон, а в другой книгу, отозвался не сразу. Затем он положил потрепанное издание англосаксонских загадок на стол корешком кверху. Вдалеке болтал телевизор. Один шпион встретил другого на мосту. Они обменивались заложниками. Им велели поторапливаться. Они не торопились.
Серому Человеку понадобилось неожиданно много времени, чтобы ухватить смысл слов Гринмантла. А потом, когда до него дошло, потребовалась еще более долгая пауза, чтобы понять, почему Гринмантл это сказал.
– Правильно, – произнес Гринмантл. – Тайны нет. Было не так трудно выяснить, кто вы. Оказывается, англосаксонская поэзия – очень маленькая область знаний. Даже студенты, пишущие дипломную работу, ее избегают. А вы знаете, как хорошо я общаюсь со студентами.
Серый Человек уже очень давно не назывался Дином Алленом. Отказаться от собственной личности было труднее, чем можно предположить, но Серый Человек, в отличие от большинства, обладал незаурядным терпением. Обычно люди меняли одну личность на другую, но Серый Человек хотел быть никем. Нигде.
Он коснулся потрепанного корешка книги.
ic eom wraetlic with pn gewin sceapen
Гринмантл добавил:
– Мне нужен Грейуорен.
(«Я – прекрасная вещь, созданная для сражений».)
– У меня его нет.
– Конечно, Дин, конечно.
– Не называйте меня так.
nelle ic unbunden aenigum hyran
nymþe searosæled
– Почему? Это ведь ваше имя, если не ошибаюсь?
(«Развязанным я никому не повинуюсь; но если опытной рукой связать меня…»)
Серый Человек молчал.
– Значит, вы не собираетесь менять свою версию, Дин? – спросил Гринмантл. – Но тем не менее продолжаете отвечать на мои звонки. Иными словами, вам известно, где находится та вещь, но у вас ее пока нет.
Серый Человек так давно похоронил это имя. Дина Аллена больше не существовало. От него отказались не без причины.
– Вот что я вам скажу, – продолжал Гринмантл. – Слушайте. К Четвертому июля вы достанете Грейуорена, позвоните мне и назовете номер обратного рейса. Иначе я сообщу вашему брату, где вы.
«Не дергайся, Дин».
Логика ускользала от Серого Человека. Очень тихо он произнес:
– Я рассказал о нем конфиденциально.
– И я отплатил вам тем же. Но оказывается, он жаждет знать, где вы, – сказал Гринмантл. – Мы поболтали, Дин. Он говорит, что утратил связь с вами в середине разговора, который очень хочет завершить.
Серый Человек выключил телевизор, но голоса на заднем плане продолжали гудеть.
– Дин, – позвал Гринмантл. – Вы там?
Нет. Не совсем. Ему казалось, что со стен сходит краска.
– Мы договорились?
Нет. Не совсем. Оружие не договаривается с рукой, которая его держит.
– Два дня – это уйма времени, Дин, – напомнил Гринмантл. – Увидимся на той стороне.
53
Адам Пэрриш и Серый Человек проспали двадцать один час. Пока они спали (без сновидений), Генриетта готовилась к Четвертому июля. На шестах над автосалонами взвились флаги. Таблички, извещавшие о парадах, предупреждали владельцев машин, что лучше им тут не парковаться. В пригородах люди покупали фейерверки – или приносили их из снов. Двери запирались – а потом их выламывали. В доме номер триста на Фокс-Вэй Адаму тихо стукнуло восемнадцать. Калла позвонила на работу, чтобы убедиться, что в результате взлома не пропало ничего важного. На парковке возле Монмутской фабрики ночью появился белый «Мицубиси» с ключом в замке зажигания и нарисованным на боку ножом. К нему прилагалась записка, которая гласила: «Это тебе. Как раз в твоем вкусе, быстро и анонимно».
Ганси нахмурился, глядя на неаккуратный почерк.
– По-моему, ему надо как-то определиться с ориентацией.
Ронан, жевавший свои кожаные браслеты, выпустил их из зубов и произнес:
– Определишься тут, если у тебя три яйца.
Такого рода шутки он обычно отпускал при Ное. Но Ноя не было.
Дома у Блу Адам проснулся. Если верить Море, он спустил ноги с кушетки, пошел на кухню, выпил четыре стакана гранатового сока и три чашки чудовищного оздоровительного чая, поблагодарил Мору за возможность воспользоваться ее кушеткой, сел в свою трехцветную машину и уехал – всё это за десять минут.
Спустя пятнадцать минут – как сообщила Мора – спустилась Персефона, с сумкой в виде бабочки, весьма благоразумно обутая (восьмисантиметровый каблук и шнуровка до бедра). Прибыло такси, и она в него села. Оно поехало в том же направлении, что и трехцветная машина.
Еще через двадцать минут Кавински написал Ронану: береги яйца
Ронан ответил: ты дерьмо
Кавински: пойдешь на 4 июля?
Ронан: ты прекратишь если я скажу что из-за этого гибнет тот мир?
Кавински: блин вот круто
– Ну? – спросил Ганси.
Ронан ответил:
– Переговоры, по ходу, не пройдут.
Через семь минут Мора, Калла и Блу влезли в старый «Форд», заехали за Ронаном и Ганси и двинулись навстречу убийственно жаркому дню.
Ганси выглядел королем, даже сидя на потрепанном заднем сиденье «Форда». Особенно сидя на потрепанном заднем сиденье. Он спросил:
