– Это… – начал Адам и замолчал.
А потом попытался еще раз.
– Это потому что на технику влияет энергия линии?
– На твои часы? С механическим заводом? – резко спросил Ронан.
– Да, – подтвердил Ганси. – Мой телефон по-прежнему включен. И датчик. Сбилось только время. Я думаю, что…
Но ответов не было, и они все это знали.
– Я хочу пойти дальше, – сказал Ганси. – Еще немножко.
Он помедлил, ожидая, что его остановят. Никто ничего не сказал, но, когда Ганси двинулся дальше, карабкаясь через валун, и Ронан вместе с ним, Адам взглянул на Блу. Выражение его лица гласило: «Ты в порядке?»
Блу была в порядке – так, как до полета. Не то чтобы она испугалась ярко горящих лампочек на датчике или часов Адама, переставших работать; но, встав поутру, Блу вовсе не ожидала, что окажется в таком месте, где времени нет.
Она вытянула руку.
Адам, не колеблясь, взял ее, как будто ничего другого не ожидал. Он негромко произнес, только для Блу:
– Сейчас у меня сердце бьется, как сумасшедшее.
Как ни странно, не их сплетенные пальцы действовали на Блу сильнее всего, а теплое запястье Адама, прижавшееся к ее запястью.
«Нужно сказать ему, что он не может меня поцеловать», – подумала она.
Но только не теперь. Теперь ей хотелось ощущать прикосновение его руки. У обоих пульс бился быстро и неровно.
Держась за руки, они лезли по камням вслед за Ганси. Деревья стали еще выше, некоторые из них срослись стволами и напоминали замки – огромные, увенчанные башнями. Благоговейно шелестящий полог листвы поднялся высоко над головами. Всё было зеленое, зеленое, зеленое. Где-то впереди плескалась вода.
На одно короткое мгновение Блу показалось, что она услышала музыку.
– Ной?
В голосе Ганси звучало отчаяние. Он остановился под могучим буком и теперь осматривался. Поравнявшись с ним, Блу поняла, что Ганси стоит на берегу озерца, из которого и вытекает ручей, вдоль которого они шли. Оно было всего несколько дюймов в глубину и абсолютно прозрачное. Такое чистое, что вода как будто умоляла до нее дотронуться.
– Мне показалось, я слышал… – Ганси замолчал.
Он взглянул на сцепленные руки Адама и Блу. И вновь на лице у него почему-то отразилось удивление. Адам сильнее сжал пальцы, хотя Блу сомневалась, что он сделал это намеренно.
Между ними происходил какой-то безмолвный разговор, но Блу сомневалась, что хоть один из парней знал, о чем шла речь.
Ганси повернулся к озерцу. Датчик в его руке померк. Присев на корточки, Ганси провел свободной рукой, с широко растопыренными пальцами, над самой поверхностью воды. Под его ладонью вода двигалась и темнела, и Блу поняла, что там кишат тысячи крохотных рыбок. Они взблескивали то серебряным цветом, то черным, двигаясь вслед за слабой тенью, которую отбрасывал Ганси.
Адам спросил:
– Как тут оказалась рыба?
Ручей, вдоль которого они шли по лесу, был слишком мелким для рыбы, а озерцо, очевидно, пополнялось дождевой водой, стекавшей с горы.
Рыба не берется с неба.
Ганси ответил:
– Не знаю.
Рыбы суетились и перескакивали друг через друга. Непрестанно двигавшиеся крохотные загадки. И вновь Блу показалось, что она услышала музыку, но потом она посмотрела на Адама и решила, что, возможно, это всего лишь звук его дыхания.
Ганси посмотрел на них, и Блу поняла, что ему очень нравится это место. Откровенное выражение его лица содержало нечто новое: не просто восторг от обнаружения силовой линии или коварную радость от возможности дразнить Блу. Она читала на нем странное счастье, которое бывает, когда ты что-то любишь, не понимая, почему… то самое странное счастье, которое порой напоминает грусть. Именно так Блу чувствовала себя, когда смотрела на звезды.
И таким он капельку больше походил на Ганси, которого она видела на церковном дворе. Блу поняла, что не в силах смотреть на него.
Тогда она высвободила руку из ладони Адама и направилась к буку, рядом с которым стоял Ганси. Она осторожно перешагнула через обнаженные узловатые корни, а затем коснулась ладонью гладкой серой коры. Как и его собрат, растущий на заднем дворе, этот бук был холодным, словно зимой, и приносил странное успокоение.
– Адам… – позвал Ронан, и Блу услышала, как Адам осторожно и медленно зашагал вокруг озерца. Треск веточек под ногами делался тише, по мере того как он удалялся.
– По-моему, рыбки ненастоящие, – негромко сказал Ганси.
Это было так нелепо, что Блу вновь повернулась к нему. Он наклонял ладонь туда-сюда, глядя в воду.
– Кажется, они здесь только потому, что я думал, что они должны быть здесь.
Блу насмешливо откликнулась:
– Здравствуй, бог.
Ганси вновь покачал рукой, и Блу увидела, как в воде опять мелькнули рыбы. Он с сомнением продолжал:
– Что сказала твоя родственница во время сеанса? Та, с длинными волосами. Она сказала – всё дело в восприятии… или нет, в намерении.
– Ее зовут Персефона. Намерение воздействует на карты, – объяснила Блу. – Это нужно для того, чтобы другой человек мог проникнуть в твою голову, увидеть образы в будущем и прошлом. Но рыба? Как может твое намерение вызвать рыб? С жизнью нельзя договориться.
Ганси спросил:
– Какого цвета были рыбки, когда мы пришли сюда?
Они были серебристо-черными, ну или, по крайней мере, такими казались. Блу понимала, что Ганси искал признаки необъяснимой магии, но лично она не собиралась так легко поддаваться. Синий и коричневый вполне могли показаться черным или серебристым, в зависимости от освещения. Тем не менее она подошла к Ганси и присела на мокрой земле возле озерца. Рыбки были сплошь темными, неразличимыми в тени его ладони.
– Я наблюдал за ними и гадал, как они сюда попали, а потом вспомнил, что есть форель, которая водится в маленьких ручьях, – сказал Ганси. – Дикая ручьевая форель – кажется, она так называется. Я подумал, что теперь всё понятно. Возможно, ее в этот прудик выпустил человек, ну или где-то дальше есть другое озеро. Вот что я думал. Ручьевая форель сверху серебристая, а снизу красная.
– Так, – отозвалась Блу.
Протянутая рука Ганси оставалась неподвижной.
– Ведь в этом озерце, когда мы пришли, не было красных рыб?
Блу промолчала, и он взглянул на нее. Она покачала головой. В озерце совершенно точно не было красных рыб.
Ганси быстро убрал руку.
Крохотная стайка рыб заметалась в поисках укрытия, но Блу успела заметить, что они все были серебристо-красные.
Не красноватые, а ярко-красные, цвета заката – или мечты. Как будто они никогда и не были другими.
