– А, – повторил он, примерно на четырнадцать оттенков бодрее. – Тогда я за тобой заеду?
Блу украдкой оглянулась через плечо, в сторону гостиной.
– Нет-нет… э… давай встретимся на парковке.
– Превосходно, – повторил он. – Просто замечательно. Мне кажется, нас ждет что-то интересное. Увидимся через час.
«Превосходно»? Ганси без Адама… Блу сама не знала, на что это будет похоже. Несмотря на робкий интерес, который питал к ней Адам, парни действовали как единое целое, слитная трехголовая сущность. Увидеться с одним из них в отсутствие прочих… это казалось слегка опасным.
Но варианта не пойти с Ганси просто не было. Блу ничуть не меньше, чем он, хотела продолжить поиски.
Едва Блу положила телефон, как услышала зов:
– Блу-у-у-у, дитя мое, дочь моя, иди сюда!
Это был голос Моры, певучий и полный несомненной иронии. Блу, с неприятным предчувствием, вошла в гостиную, где обнаружила Мору, Каллу и Персефону, пивших – как она заподозрила – «отвертку». Когда Блу появилась на пороге, женщины посмотрели на нее с ленивыми улыбками. Стая львиц.
Блу, подняв бровь, взглянула на напитки. Утренний свет, лившийся в окна, делал содержимое бокалов ярко-желтым и полупрозрачным.
– Сейчас всего десять.
Калла протянула руку, ухватила Блу за запястье и силком усадила на ярко-зеленый диванчик. Ее бокал уже почти опустел.
– Сегодня воскресенье. Что еще нам делать?
– Лично мне нужно выгуливать собак, – заметила Блу.
Мора, сидевшая в полосатом синем кресле в другом конце комнаты, отхлебнула из бокала и скроила зверскую гримасу.
– Персефона, ты наливаешь слишком много водки.
– У меня всегда рука вздрагивает, – грустно ответила Персефона, устроившаяся на плетеной скамеечке у окна.
Когда Блу начала подниматься, Мора произнесла – голосом, в котором звучала еле прикрытая сталь:
– Посиди с нами минутку, Блу. Расскажи, что ты делала вчера. И позавчера. И два дня назад. И… слушай, давай поболтаем про последние две недели.
Тут Блу поняла, что Мора в бешенстве. До сих пор такое случалось крайне редко – и, ощутив себя объектом этого бешенства, Блу немедленно покрылась холодным липким потом.
– Ну, я… – она замолчала.
Лгать было бессмысленно.
– Я не тюремщица, – перебила Мора. – Я не стану запирать тебя в комнате или отсылать в монастырь за то, что ты слишком громко плачешь. Поэтому хватит шнырять и прятаться.
– Я не шныряла…
– Именно что шныряла. Я тебя знаю с самого рождения и клянусь – ты шныряла. Судя по всему, вы с Ганси поладили? – Лицо у Моры было неприятно проницательным.
– Мама!
– Орла рассказала мне про его клевую машинку, – продолжала Мора.
Голос у нее по-прежнему звучал сердито и с наигранной бодростью. Блу прекрасно понимала, что заслужила выволочку, и оттого ей было еще больнее.
– Ты ведь не собираешься с ним целоваться?
– Мама, этого не будет никогда, – заверила Блу. – Ты же его видела.
– Я как-то сомневалась, что старый шумный «Камаро» – это мужской эквивалент порезанных футболок и картонных деревьев на стенах спальни.
– Поверь, – сказала Блу. – Мы с Ганси совершенно не похожи. И, кстати, они не картонные. Это переработанный холст.
– Окружающая среда вздохнула с облегчением, – ответила Мора и вновь отхлебнула из бокала.
Сморщив нос, она сердито взглянула на Персефону. У той был вид мученицы. Помолчав, Мора заметила уже мягче:
– Я не в восторге от того, что вы ездите в машине без подушки безопасности.
– В нашей машине тоже нет подушки безопасности, – заметила Блу.
Мора выудила из бокала длинный волос Персефоны.
– Да, но ты всегда ездишь на велосипеде.
Блу встала. Она подозревала, что зеленый пух кушетки намертво пристал к ее колготкам.
– Теперь я могу идти? Или всё плохо?
– Да, плохо. Я велела тебе держаться от него подальше, а ты этого не сделала. Просто я еще не решила, как поступить. Мои чувства ранены. Я посовещалась кое с кем, и мне сказали, что я вправе чувствовать себя обиженной. Не подскажешь, современных подростков сажают под домашний арест? Или эта традиция осталась в восьмидесятых?
– Я очень рассержусь, если ты меня запрешь, – объявила Блу, всё еще потрясенная непривычным проявлением материнского недовольства. – Я, скорее всего, взбунтуюсь и спущусь из окна на простынях.
Мора потерла лицо ладонью. Гнев у нее полностью выкипел.
– Ты по уши влюбилась, да? Немного времени понадобилось…
– Если бы ты не запретила с ним видеться, мне не пришлось бы нарушать твой запрет, – парировала Блу.
– Вот что получается, Мора, когда используешь свою ДНК, чтобы завести ребенка, – проговорила Калла.
Мора вздохнула.
– Блу, я знаю, что ты не идиотка. Но иногда даже умные люди делают глупости.
Калла прорычала:
– Не будь одной из них.
– Персефона? – спросила Мора.
Та тихим голосом ответила:
– Мне нечего добавить.
Но, впрочем, после короткого размышления добавила:
– Если хочешь кого-нибудь ударить, не зажимай большой палец в кулаке. Будет очень жаль его сломать.
– Ладно, – поспешно сказала Блу. – Я пошла.
– Могла бы, по крайней мере, извиниться, – заметила Мора. – Сделать вид, что у меня есть над тобой хоть какая-то власть.
Блу помедлила. Мора, конечно, могла ее контролировать, но этот тип контроля в норме не предполагал ультиматумы и запреты. Поэтому Блу произнесла:
– Извини. Я должна была сказать тебе, что собираюсь сделать то, о чем ты предупреждала.
Мора буркнула:
– Что-то я не чувствую особого удовлетворения.
Калла вновь ухватила Блу за запястье, и на мгновение девушка испугалась, что та может ощутить загадочность, окружающую предприятие Ганси. Но Калла просто проглотила остатки коктейля и промурлыкала:
– Со всей этой беготней не забудь про наш киновечер в пятницу, Блу.
– Наш. Киновечер. В пятницу, – повторила та.
Калла стянула брови.
– Ты обещала.
В течение нескольких мучительных секунд Блу пыталась припомнить, когда это они с Каллой успели спланировать киновечер, а потом догадалась, о чем шла речь – о разговоре, состоявшемся давным-давно. Они намеревались обыскать комнату Нив.
– Я и забыла, что мы условились на пятницу, – ответила Блу.
