– Тебя сейчас вполне достаточно, – ответила Блу. – Я по тебе скучала.
Ной, слабо улыбнувшись, протянул руку и погладил ее по голове, как раньше. Она едва почувствовала его прикосновение.
Ронан сказал:
– Слушай, чувак, ты столько раз не давал мне конспекты и говорил, что прогуливать плохо. Но ты никогда не ходил на уроки.
– Нет, ходил, правда, Ной? – вмешалась Блу, вспомнив остатки школьного герба, которые они нашли на трупе. – Ты учился в Агленби.
– Учусь, – сказал Ной.
– Учился, – поправил Ронан. – Ты же не ходишь на занятия.
– И ты тоже, – парировал Ной.
– Ронан сам вот-вот вылетит, – вставил Адам.
– Хватит! – крикнула Блу, вскинув руки.
Ей вдруг встало холодно: Ной выкачивал из нее энергию. Меньше всего девушке хотелось полностью истощиться, как это произошло на церковном дворе.
– Полиция сказала, что ты отсутствовал семь лет. Это правда?
Ной хлопнул глазами, нерешительно и тревожно.
– Я не… я не могу…
Блу протянула руку.
– Возьми, – велела она. – Когда я присутствую на сеансах с мамой и ей нужно сосредоточиться, она берет меня за руку. Возможно, это тебе придаст сил.
Ной робко потянулся к ней; когда они соприкоснулись ладонями, Блу удивилась, какая у него ледяная рука. Не просто холодная, но еще и… пустая. Одна оболочка, без пульса.
«Ной, пожалуйста, не умирай по-настоящему».
Он тяжело вздохнул и произнес:
– Господи.
Его голос звучал не так, как раньше. Теперь он говорил как тот Ной, которого она знала. Как Ной, который был одним из них. Блу поняла, что это заметила не только она: Адам и Ронан быстро переглянулись.
Она наблюдала, как грудь Ноя вздымается и опускается, а дыхание становится более ровным. Раньше она никогда не обращала внимания, дышит ли он вообще.
Ной закрыл глаза. Он по-прежнему держал резную костяшку в другой руке, положив ее ладонью вверх на ботинок.
– Я помню свои оценки и дату на листке… семь лет назад.
Семь лет. Полиция была права. Они разговаривали с мальчиком, который умер семь лет назад.
– В том же году Ганси покусали осы, – негромко произнес Адам. И добавил: – «Ты будешь жить благодаря Глендауэру. Кто-то на силовой линии сейчас умирает, хотя не должен. Поэтому ты будешь жить, хотя не должен».
– Совпадение, – сказал Ронан – именно потому, что это не было совпадением.
Ной по-прежнему сидел с закрытыми глазами.
– Предполагалось, что это как-то повлияет на силовую линию. Я не помню, что такое, по его словам, она должна была сделать…
– Проснуться, – предположил Адам.
Ной кивнул, по-прежнему не открывая глаз. Вся рука у Блу замерзла и онемела.
– Да, да. Но мне было всё равно. Это он всегда интересовался силовыми линиями, а я просто пошел за компанию, чтобы хоть чем-то заняться. Я понятия не имел, что он собирается…
– Ритуал, о котором говорил Ганси, – напомнил Адам Ронану. – Кто-то таки попытался это сделать. Жертвоприношение как символический способ коснуться силовой линии… Ты был жертвой, Ной? Тебя убили ради этого?
– Мое лицо, – тихо произнес Ной и повернул голову вбок, прижавшись изуродованной щекой к плечу. – Не помню, когда я перестал быть живым.
Блу содрогнулась. Помещение было залито весенним светом, но в ее костях словно поселилась зима.
– Но ритуал не сработал, – закончил Ронан.
– Я почти разбудил Кабесуотер, – прошептал Ной. – Мы подошли совсем близко. Всё было не напрасно. Но я рад, что он ничего не нашел. Он не знает… не знает, где это.
Блу невольно дрожала – от холода и от страха. Она задумалась: неужели именно так чувствуют себя Мора и остальные, когда проводят спиритический сеанс или читают будущее?
«Они держатся за руки с мертвецами?»
Блу всегда полагала, что «мертвец» – это нечто постоянное или, по крайней мере, явственно не живое. Но Ной не подходил под это определение.
Ронан сказал:
– Ладно, хватит болтать ерунду. Ной, кто тебя убил?
Рука Ноя задрожала в ладони Блу.
– Я серьезно. Давай. Я у тебя не конспект прошу, я спрашиваю, кто разнес тебе череп.
Это прозвучало зло и благородно, но Ной съежился, словно гнев Ронана каким-то образом делал виноватым и его.
Он ответил униженным тоном:
– Мы дружили.
Адам сказал – ожесточеннее, чем за минуту до того:
– Друг тебя не убил бы.
– Ты не понимаешь, – шепотом произнес Ной.
Блу испугалась, что он исчезнет. Она поняла, что это была тайна, которую он хранил семь лет – и по-прежнему не желал раскрывать.
– Он расстроился. Он потерял всё. Если бы он мыслил здраво, то, наверное, не стал бы…
он не хотел… мы дружили, как… ты боишься Ганси?
Парни не ответили; в ответе не было нужды. Кем бы они ни считали Ганси, их дружба пережила все испытания. Но Блу опять увидела стыд на лице Адама. Там, в дупле загадочного дерева, он увидел нечто такое, что по-прежнему его беспокоило.
– Ну же, Ной. Имя, – настаивал Ронан, склонив голову набок, совсем как Бензопила. – Кто тебя убил?
Ной поднял голову и открыл глаза. Высвободив руку, он положил ее на колени. Воздух вокруг наполнился холодом. Вороненок съежился на коленях Ронана, и тот оберегающим жестом накрыл птенца ладонью.
Ной сказал:
– Но вы и так уже знаете.
33
Уже стемнело, когда Ганси выехал от родителей. Он был полон беспокойства и неудовлетворения – в последнее время эти чувства всегда пробуждалась в его сердце, когда он гостил дома. Они каким-то образом были связаны с осознанием того, что родительский дом перестал казаться домом – если хоть когда-то таковым казался. И того, что изменились не они, а он.
Ганси опустил окно и высунул руку на ходу. Радио снова замолчало, поэтому единственной музыкой был шум мотора; в темноте «Камаро» звучал громче обычного.
Разговор с Пинтером не давал Ганси покоя. Подкуп. Вот чем всё закончилось. Он подумал, что это ощущение внутри – стыд. Как бы он ни старался, ему не удавалось вырвать из себя дух Ганси.
Но как еще он мог удержать Ронана в Агленби и на Монмутской фабрике? Ганси перебрал в уме основные тезисы предстоящего разговора с Ронаном. Всё это, по его мнению, были доводы, к которым Ронан не стал бы прислушиваться.
Почему он отказывался ходить на занятия? Неужели так трудно проучиться еще один год?
