– Вот это более вероятно. Фу, как пахнет.
– Значит, хорьки.
Стоя на своем выигрышном месте выше по лестнице, Калла устремила на Блу взгляд, который показался девушке опаснее, чем всё, что они могли найти на чердаке. Калла, впрочем, не соврала. Воздух, медленно двигавшийся вокруг, был довольно зловонен; Блу не могла понять, что это за запах, хотя он намекал на что-то знакомое, типа гнилого лука или грязных носков.
– Похоже на серу, – сказала она. – Или труп.
Вспомнив про ужасный голос, который исходил изо рта Нив, Блу подумала, что не удивилась бы ни тому, ни другому.
– Пахнет асафетидой, – мрачно поправила Калла.
– Это что такое?
– Либо то, что придает карри восхитительный вкус, либо то, что очень полезно при колдовстве.
Блу задышала ртом. Трудно было представить, что нечто, столь убедительно пахнущее трупом, способно придавать чему-либо восхитительный вкус.
– А ты как думаешь?
Калла достигла верхушки лестницы.
– Точно не карри, – ответила она.
Теперь, когда Блу тоже стояла наверху, она увидела, что Нив совершенно преобразила чердак. Прямо на полу покоился матрас, застеленный тряпочными ковриками. Повсюду кучками стояли незажженные свечи разного размера, темные миски, стаканы с водой. Ярким малярным скотчем на полу между некоторыми предметами была выложены какие-то узоры. Под ногами у Блу на тарелке, покрытой пеплом, лежал полусгоревший стебель какого-то растения. Возле одного из узких слуховых окон стояли лицом друг к другу два трюмо на ножках, бесконечно отражаясь друг в друге.
А еще там на чердаке царил холод. Хотя после дневной жары это казалось невероятным.
– Ничего не трогай, – сказала Калла.
Блу сочла это явной иронией, учитывая то, зачем они пришли.
Ни к чему не прикасаясь, она зашла дальше в комнату и принялась разглядывать маленькую статуэтку женщины с глазами на животе. Весь чердак ее чем-то пугал до дрожи.
– Она, видимо, готовит очень много карри…
За спиной у них скрипнули ступеньки; Калла и Блу подпрыгнули.
– Можно подняться? – спросила Персефона.
Вопрос звучал глупо – она и так уже поднялась. Персефона, в кружевном платье, которое сшила ей Блу, стояла на верхней ступеньке. Волосы у нее были туго забраны наверх, а значит, она не боялась запачкать руки.
– Персефона, – рыкнула Калла.
Она оправилась от испуга и теперь попросту злилась на то, что ее напугали.
– Надо хоть немного шуметь, когда входишь.
– Я скрипела ступеньками, – заметила Персефона. – Мора сказала, что вернется к полуночи, так что постарайтесь закончить до тех пор.
– Она знает? – спросили Блу и Калла хором.
Персефона присела, чтобы взглянуть на черную кожаную маску с длинным острым клювом.
– Вы же не думали, что она поверила в байку про фильм, правда?
Калла и Блу переглянулись. Интересно, что это могло значить? Очевидно, Мора тоже хотела узнать про Нив побольше…
Блу спросила:
– Прежде чем мы приступим, может, ты расскажешь, зачем Нив, по ее собственным словам, приехала в Генриетту?
Калла обошла комнату, потирая руки. Она то ли пыталась согреться, то ли раздумывала, за что взяться в первую очередь.
– Это нетрудно. Мора вызвала ее сюда, чтобы найти твоего отца.
– Ну, не совсем так, – поправила Персефона. – Мора сказала мне, что Нив связалась с ней первая. Нив сказала, что, возможно, сумеет его найти.
– Святым духом? – уточнила Калла.
– Поосторожней в выражениях.
– Ни с того ни с сего? – поправилась Калла.
Она взяла в руки свечу.
– Это как-то странно.
Блу скрестила руки на груди.
– Мне всё еще недостает множества деталей.
Калла переложила свечу из левой руки в правую.
– Если по сути – твой отец появился восемнадцать лет назад, вскружил Море голову, сделал ее совершенно бесполезной на целый год, обрюхатил, а затем исчез сразу после твоего рождения. Он был скрытен и обаятелен. Подозреваю, типичная рвань с криминальным прошлым.
– Калла! – предупреждающе сказала Персефона.
– Меня это не смущает, – ответила Блу. Да и как ее могло смущать прошлое какого-то незнакомца? – Я просто хочу знать факты.
Персефона покачала головой.
– Почему ты такая благоразумная?
Блу пожала плечами. Она спросила у Каллы:
– Что говорит тебе свеча?
Держа свечу на некотором расстоянии от себя, та прищурилась.
– Только то, что ею пользовались для гадания. Для поиска разных предметов. Как я и подозревала.
Пока Калла перебирала еще какие-то вещи, Блу обдумала то, что услышала, и поняла, что по-прежнему питает к отцу необъяснимо теплое чувство. А еще ей понравилось, что он был обаятельным. Она сказала:
– Я слышала, мама говорила Нив, что это примерно как поиски в интернете. Не более.
– Скорее всего, – отозвалась Калла. – Просто любопытство. Не то чтобы твоя мать сохла по нему.
– О, я этого не знала, – негромко произнесла Персефона.
Блу живо навострила уши.
– Подожди, ты считаешь, что моя мать по-прежнему влюблена в этого… как его зовут, кстати?
– Щенуля, – ответила Калла, а Персефона захихикала, явно припомнив Мору, обезумевшую от любви.
– Я отказываюсь верить, что мама хоть кого-то называла Щенулей! – заявила Блу.
– О, называла! И «любовничком», – сказала Калла, взяв пустую миску.
На донышке что-то засохло, как будто в ней некогда лежала какая-то густая масса. Каша. Или кровь.
– И «орешком».
– Ты выдумываешь!
Блу стало стыдно за мать.
Персефона, красная от сдерживаемого смеха, покачала головой. Густые пряди волос выбились из пучка, и вид у нее был такой, словно она спаслась от торнадо.
– Боюсь, что нет.
– Но с какой стати называть человека…
Калла, повернувшись к Блу и самым причудливым образом изогнув брови, намекнула:
– Используй свое воображение.
Персефона беспомощно расхохоталась.
Блу скрестила руки на груди.
– Ну хватит.
Но при виде ее серьезного лица остатки самообладания у Каллы и Персефоны как ветром сдуло. Неудержимо смеясь, они начали перебрасываться ласковыми прозвищами, которые Мора, очевидно, изобрела восемнадцать лет назад.
