Двумя подгруппами офицеры начали двигаться в сторону Урала. Подойдя к краю одного из «длинных домов», Хас осторожно выглянул из-за угла. На поляне, между «длинным домом» и забором, ограждавшим поселение, кипела рукопашная схватка. Причем с индейцами схватились не регуляры, а то ли скауты, то ли трапперы, то ли милиция, которые теснили аборигенов, не ожидавших нападения и явно проигрывавших бой. Хас глянул на Кошмара и жестами показал ему, что они двигаются двумя группами, тройкой и четверкой. Затем встретился глазами с Сибирью, который был старшим пары у него в подгруппе, и дал ему понять, что следуют в четверке. Непосредственно перед контактом или в случае внезапного огневого контакта они расходятся на пары, и каждая работает в своем секторе. Такой маневр офицеры неоднократно отрабатывали на многочисленных тренировках.
По жесту Хаса, группы вышли из-за дома и двинулись в сторону боя. Хас чувствовал, как Волк внутри него уже утробно урчал, предчувствуя схватку.
Все получилось в соответствии с замыслом. Подгруппа Хаса разбилась на пары, подгруппа Кошмара работала тройкой, а Руссо моментально встроился в подгруппу Лехи. Дальше Хас оказался вовлечен в схватку, стараясь контролировать своих периферийным зрением.
…Выстрелив очередную контролируемую пару, Хас уже было решил подать команду «красный», чтобы уйти на перезарядку и дать поработать Волге. Патронов в магазине оставалось примерно пять или шесть, Хас по въевшейся привычке на задворках своего разума считал свои выстрелы.
И тогда он увидел своего врага. Даже не так. ВРАГА. Волк внутри Хаса уже не урчал, а рычал в полную силу, и Хас не смог отказать ему, хотя понимал, что это неправильно. Траппер тоже заметил Хаса, выпустил индейца, который мягко осел на траву, перехватил поудобнее нож и кошачьей походкой направился к Самуму.
Хас хлопнул рукой по бедру идущего сзади Волгу, привлекая его внимание, подал команду «Держи! Иду!», и, переводя автомат набок, одновременно другой рукой выдернул «Гербер» из ножен. Англичанин приблизился к нему. В глазах врага читалось лишь легкое удивление – ни страха, ни паники в них не было. Действительно, достойный противник.
Траппер нанес режущий маховый удар ножом в корпус и тут же, мгновенно поменяв направление и уровень, продолжая движение, провел тычковый удар, целясь в горло. Хас отклонился корпусом, пропуская первый удар мимо себя, и сразу же, разгадав замысел противника, шагнул ему навстречу, левой рукой перехватывая руку англичанина с ножом за запястье, протягивая и слегка подкручивая его влево от себя, а правой нанося секущий удар серрейторной частью клинка по запястью захваченной руки, вспарывая вены. Не останавливая движения, он нанес режущий удар в правую подмышку и завершил комбинацию коротким и мощным ударом ножом снизу в челюсть. Нож, проткнув все на своем пути, вошел в мозг. Англичанин еще стоял, покачиваясь на ослабевших ногах, когда Хас провернул клинок в ране, распарывая серрейтором челюсть.
Траппер, удерживаемый Хасом за запястье, рухнул на колени. Хас выдернул нож из раны и обтер его о поверженного противника, после чего взглянул ему в глаза. Из врага уходила жизнь, но свою смерть он встречал достойно. Все-таки убивать, глядя глаза в глаза, и убивать на расстоянии, это совсем разные вещи, мимолетно подумал Хас, убирая нож в ножны. Взяв в руки автомат, он сменил магазин, но бой уже затихал. Живых англичан не было видно, они или погибли, или отступили. Но, надо отдать противнику должное, их отряд находился в шаге от успеха. Противника никогда нельзя недооценивать, и англичане сегодня это доказали.
Самум запросил по рации командиров подгрупп. Потерь у группы не было. Ну что ж, как писал еще не родившийся в этом мире поэт и гусар Михаил Лермонтов о еще не состоявшемся великом сражении: «тогда считать мы стали раны, товарищей считать…»
15 июня 1755 года. Какая-то индейская деревня на Джуниате. Аластер Фрейзер-младший, сержант отдельного нью-йоркского отряда скаутов
– Лейтенант, вы будете делать то, что я вам приказываю, – тон майора Вашингтона был высокомерным и безапелляционным.
Лейтенант Джонсон, командир нашего отряда, зло посмотрел на виргинского выскочку и ответил:
– Так точно, сэр!
А что было делать? Виргинцы отправились в поход, словно на праздник – индейцы им не казались серьезным противником. Повсюду болтали про то, что они наконец смогут вдоволь помучить-понасиловать женщин, «хоть они и грязные индианки». К тому же поговаривали, что у этих индейцев можно найти серебро – почему-то они в это искренне верили. А для меня любые разговоры о насилии – как красная тряпка для испанского быка, и вот почему.
Мать моя была индианкой из одного из селений краснокожих на Сасквеханне. Бабушка забеременела от какого-то траппера, и мать росла непохожей на других девочек – со светлой золотистой кожей и с тонкими чертами лица. За ней пытались ухаживать несколько местных индейцев, включая и племянника тогдашнего вождя, Саракундетта. Но она предпочла выйти замуж за моего отца, который после бегства из Шотландии, где его разыскивали за разбой, занялся торговлей с индейцами.
Когда он уходил в удаленные селения, мама обыкновенно возвращалась в родную деревню. Именно там я научился искусству владеть ножом и томагавком, стрелять из лука, и охотиться на самую разную дичь – от бобров (которых тогда еще было много), белок и куниц и до волков и медведей. Вот только на лис мы не охотились – все-таки мы Лисицы, потомки Великого Лиса, и они – наши родичи.
А когда отец возвращался, то он учил меня стрелять из ружья, а также читать и считать; он мне говорил, что кто-то должен будет перенимать семейное дело, а, кроме него и меня, в семье были одни девчонки. Так что раннее мое детство можно считать если не безоблачным, то весьма счастливым.
Но когда мне исполнилось девять лет, приятель отца принес страшную весть – папа заболел оспой в отдаленном селе индейцев-тускарор и умер. И мы с мамой и сестрами ушли обратно в деревню. Лучше бы мы этого не делали…
Избушка наша находилась в лесах к северу от Сасквеханны, на ничейной земле, где охотились и индейцы, и белые, а деревня располагалась южнее реки. На берегу у нас была припрятана лодка, к которой мы и направлялись. Но где-то на полпути мы наткнулись на Саракундетта с двумя дружками. Услышав у мамы, что ее муж умер, они привязали меня и сестер к деревьям, засунув каждому по тряпке в рот, а над мамой все по очереди надругались, прямо у нас на глазах, обзывая ее белой шлюхой и другими непотребными словами, а затем перерезали ей горло. Нас они оставили привязанными к деревьям и с шутками и прибаутками удалились.
Как я ни пытался, высвободиться из пут мне не удавалось – ублюдки не пожалели крепких ремней из оленьей кожи. Жутко хотелось пить и есть, а штаны у меня были мокрыми и вонючими – никакой возможности спустить их, чтобы сделать свои дела, не было. Но, как бы то ни было, наши мучения обещали стать непродолжительными – в том, что ночью придут звери и сожрут сначала маму, а потом и нас, я не сомневался. Знаю я эти леса…
Ни папа, ни мама не были особо религиозными – мама хоть и крестилась, чтобы выйти замуж за папу, но в церковь мы ходили лишь на Рождество, да и по воскресеньям и праздникам читали «Отче наш». Но теперь я попросил Господа дать мне возможность выжить, чтобы поквитаться с насильниками и убийцами. И, не удержавшись, попросил о том же Великого Лиса – покровителя клана Лисицы.
