— Куда теперь? Как нам отсюда выйти? — спрашивала охваченная паникой Аксиана.
Ульменета не знала как. В коридоре, где они оказались, было множество дверей, но она не видела лестницы, по которой они могли бы спуститься. Увлекая за собой королеву, она бросилась в первую же незапертую дверь. Сзади по-прежнему доносились треск и грохот.
Теперь они очутились в большой обшей спальне, где с каждой стороны стояло по десятку кроватей — все пустые. Ульменета, подбежав к окну, распахнула тяжелые шторы. На окне была решетка. В комнату хлынул свет, и она увидела на пыльном полу соломенную куклу и другие брошенные игрушки.
— Пойдем. — Ульменета потащила Аксиану к другой двери и отодвинула засов.
За дверью была еще одна спальня, и в ней жались у дальней стены трое детей. Рыжий мальчик лет четырнадцати-пятнадцати, с ножиком в руке, загородил собой двух девочек. Он был ужасно худ, с открытыми язвами на костлявых руках. Одна из девочек, на вид его ровесница, тоже худая как щепка, держала наготове деревянную ножку от кровати, и они вдвоем защищали младшую, белокурую девчушку лет четырех.
— Не трогайте, а то убью, — заявила девочка с дубинкой. Другого выхода из комнаты не было.
Сзади скрипнула половица. Человек со сломанной шеей шел к ним, изготовив нож.
Ульменета схватила длинный деревянный брус, служивший засовом, и бросилась с ним на демона. Тот подставил под удар руку выше локтя и кулаком заехал Ульменете по лицу. Она выронила свою дубину, увернулась от ножа и перелезла через кровать. Голова демона болталась на сломанной шее. Он ухватил ее за волосы и повернул так, чтобы лучше видеть.
Рыжий паренек бросился на него с ножом, но демон его отшвырнул. Тогда девочка-худышка огрела его своей деревяшкой по спине. Ульменета, передвигаясь ползком, подобрала брус и с разбегу вогнала его демону в грудь, как таран. Тот отлетел к стене, и девочка сзади проткнула его своей зазубренной палкой насквозь. Ульменета с изумлением смотрела, как он оседает на пол.
В комнате сразу запахло мертвечиной, черви закопошились на теле упавшего. Девочка зажала себе рот.
— Пойдемте отсюда, да поживее, — сказала Ульменета.
Преодолевая отвращение, она взяла нож из руки мертвеца и снова вывела королеву в коридор, на галерею и на лестницу. Парень шел за ней с младшей девочкой на руках.
На втором этаже она увидела очередную запертую дверь, рядом с которой висел на крюке большой ключ. Внутри солнце, падающее из окон, освещало множество маленьких тел, нагроможденных вокруг залитого кровью алтаря. Ульменета застыла в ужасе. Ей самой судьба не даровала ребенка, но ее материнское чувство от этого было не менее сильным, и вид стольких убитых детей наполнил ее горем.
Закрыв глаза от ужасного зрелища, она отступила назад, не дав войти королеве.
— Здесь не пройти. Придется спуститься к парадной двери.
Гнев нарастал в ней, холодя грудь. В этой комнате, должно быть, около ста детей. Сто жизней, оборванных в ужасе и страданиях. Она не могла себе представить, что на свете существует такое зло.
Внизу из мрака выступила чья-то высокая фигура. Аксиана вскрикнула, Ульменета взмахнула ножом, но неизвестный отвел удар и сказал спокойно:
— Не бойтесь. Это я, Дагориан.
Ульменета узнала лицо, которое предстало перед ней в вызванном лорассием видении, и ей опять стало страшно. Этот самый молодой человек вместе с тремя пожилыми оберегал королеву в лесу от таящегося во тьме зла.
— Зачем ты здесь? — спросила она.
— Чтобы убить Калижкана.
— Он уехал в расположение армии. Уйдемте скорее из этого страшного места.
Снаружи под ярким солнцем стояла королевская карета, и кучер спал рядом на траве. Ульменета, глядя на чистое голубое небо, преисполнилась благодарности, которой никогда еще не испытывала прежде.
Проснувшийся кучер вскочил и склонился перед королевой.
— К услугам вашего величества!
— Вези нас во дворец, — приказала Ульменета.
Усадив Аксиану, она посмотрела на троих детей, истощенных, оборванных, и велела им:
— Залезайте.
— А куда вы хотите нас везти? — подозрительно осведомился мальчик.
— Туда, где не так опасно.
Когда все сели и карета тронулась, Дагориан тихо сказал на ухо Ульменете:
— Теперь в городе всюду опасно.
— Что же ты предлагаешь?
— Надо добраться до моря и сесть на корабль — пока Маликада не вернулся. Едем в горы.
— Там повсюду лес, — прошептала монахиня.
— Вы боитесь леса? — удивился Дагориан.
— Там будет белая ворона, — сказала она и отвернулась, видя его растерянность.
— Что происходит? — спросила, глядя в окно, Аксиана. — Почему на улицах столько людей?
— Это из-за последних новостей, ваше величество. Они встревожены и не знают, что будет с ними дальше.
— Новости? Какие новости?
Дагориан, моргнув, посмотрел на Ульменету, но она тоже ничего не знала. Он потер свой заросший подбородок.
— Мне искренне жаль, ваше величество, но в городе говорят, что наша армия разбита кадийцами.
— Быть этого не может. Сканда — величайший на свете полководец. Это, должно быть, просто слухи.
Дагориан встретился взглядом с Ульменетой, и та одними губами произнесла:
— Король?
Дагориан кивнул, и Ульменета сказала:
— Тогда наш путь и впрямь ведет через лес.
Маликада чувствовал легкое раздражение — маленькое темное облачко на широком голубом небосводе радости. Стоя на холме, он смотрел на тела убитых дренаев. С них уже сняли доспехи и оружие — где теперь их могущество, где надменность? Теперь они только бледные трупы, и вентрийские солдаты скоро свалят их в большой общий ров.
Это миг его торжества. Армия, разгромившая империю его предков, сама разгромлена. Он знал, что месть будет сладка, но не предполагал, что настолько.
Однако и в этой бочке меда есть ложа дегтя.
— Теперь мы воссоздадим Вентрию, — сказал он Антикасу Кариесу, — и выжжем все следы дренайского присутствия.
— Да, мой принц, — кисло ответил тот.
— Что это с тобой, любезный? Зубы, что ли, болят?
— Нет, мой принц.
— Тогда что ж?
— Они сражались отважно, и мне не по нутру, что мы их предали.
Раздражение Маликады переросло в гнев,
— Что значит «предали»? Только сами дренаи могли бы выразиться так. Мы сражались с ними. Жизни не щадили, чтобы не дать Сканде победить. Старый император был слаб и нерешителен, однако мы стояли за него горой. Мы верно служили ему, но в конце концов победил все-таки Сканда. Мы могли выбрать одно из двух, Антикас, —помнишь? Либо погибнуть, либо начать войну иного рода. Мы оба выбрали второе и остались верны своему делу. Мы не предатели, Антикас. Мы патриоты.
