— Приведи.
— Да что с тобой такое? — вскричала Фарис.
— Ступай, дитя. Время не ждет.
Фарис, вся покрывшись мурашками, попятилась и позвала:
— Ногуста! Иди скорее!
Чернокожий прибежал на ее зов вместе с Дагорианом и Кеброй.
— Что стряслось?
Фарис молча указала на девочку. Та сидела, поджав ноги, и безмятежно смотрела на них ясными голубыми глазами.
— Волки близко. К оружию! — сказала она своим детским голоском, но веско и властно.
Королева закричала. Из леса вышел огромный серый волк, за ним другой.
Один бросился прямо на Зубра, сидевшего у костра. Гигант вскочил и двинул зверя кулаком по морде. Тот отлетел прочь и снова напал. Когда он прыгнул, Зубр схватил его за горло и швырнул на других волков. Ногуста, втолкнув Фарис в повозку, выхватил меч. Клинок, сверкнув при луне, рассек шею прыгнувшего на него зверя. Кебра, упав наземь, увернулся от другого. Рухнула с криком одна из лошадей. Дагориан пронзил саблей грудь матерого волка и побежал к Аксиане. Она все так же сидела у дерева, и волки не трогали ее. Коналин с Ульменетой стояли в озере, и один из зверей уже плыл к ним. Клыки еще одного щелкнули у самого лица Дагориана, и офицер вогнал саблю ему в брюхо. Кебра на земле колол кинжалом своего врага, вцепившись левой рукой ему в горло. Волк, навалившийся на него, обмяк.
Суфия в задке повозки встала, подняла руки над головой и медленно свела вместе. Сделав это, она запела, и вокруг ее пальцев вспыхнул голубой огонь. Правую руку она выбросила в сторону озера, и огненный шар ударил в спину плывущего волка. Зверь забарахтался и повернул к берегу.
Суфия опустила левую руку — и пламя, упав на землю, взвилось вверх. Волчья стая бросилась обратно в лес.
Дагориан, ощутив боль, посмотрел вниз. Из левого предплечья капала кровь, но укуса он не помнил. Зубр подошел к нему с разодранным ухом.
На земле остались лежать пятеро мертвых волков.
Кебра скинул зверя, который его придавил, и встал, нетвердо держась на ногах. Какое-то время все молчали.
— Ты говорил, что волки на людей не нападают, — сердито сказал Зубр Ногусте, держась за ухо.
— Нападают, если энтукку вселяются в них, — произнесла Суфия.
Коналин и Ульменета, выбравшись из воды, подошли к повозке. Фарис сидела, поджав колени, у мешков с провизией и со страхом смотрела на девочку.
— Кто ты? — спросил Ногуста.
Суфия села, свесив ножки за край фургона, и ответила:
— Друг. Можешь быть в этом уверен, Ногуста. Я помог Дагориану, когда демоны набросились на него в городе, и спас Ульменету, когда она увидела ходячего мертвеца на дворцовой кровле. Я чародей Калижкан.
— Виновник всего этого, — холодно произнес Ногуста, нарушив общее молчание.
— Да, ты прав. Но я совершил это по недомыслию, и никому это не причиняет такого горя, как мне. Впрочем, объяснять нет времени. Я не могу долго задерживаться в этом ребенке, ибо это может повредить ее разуму. Слушайте же: враг послал на вас силу, которой вы еще не видывали. Это воины, называемые креакинами. Они смертельно опасны, однако не бессмертны. Сталь ранит их, но не убивает. Только двух вещей они боятся: дерева и воды. Твои стрелы, Кебра, тоже могут убить их, если попадут в сердце или в голову. Вы, остальные, вооружайтесь острыми кольями.
— Сколько их? — спросил Ногуста.
— Десять, и они явятся раньше, чем вы доберетесь до реки.
— Что еще ты можешь сказать нам? — подал голос Дагориан.
— Пока ничего. Надо уступить место ребенку. Буду помогать вам, когда только сумею. Но смерть зовет меня, и сила моего духа иссякает. Я не смогу долго оставаться среди живых, но верьте, друзья мои: я еще вернусь.
Суфия потерла глаза и спросила плачущим голосом:
— Почему вы все на меня смотрите?
— Хотим спросить, не хочешь ли ты кушать, малютка, —сказал Кебра. — Что тебе приготовить?
Бакилас, вожак креакинов, придержал коня. Пятеро человек лежали мертвые, колеи от повозки вели в лес. Бакилас спешился и осмотрел землю вокруг мертвецов. Потом снял свой черный закрытый шлем и поморщился, когда солнце попало на кожу. Быстро изучив следы, он надел шлем и вернулся в седло.
— Солдаты догнали повозку, и навстречу им выехал одинокий всадник. Они поговорили, а затем завязался бой. К всаднику присоединились другие, появившиеся из леса. Бой был недолгим. Один из солдат вступил в поединок, и противник убил его на месте.
— Как ты узнал, брат, что они сначала поговорили? — спросил Пеликор, самый молодой. От солнца его защищал не только шлем, но и капюшон плаща.
— Одна из солдатских лошадей помочилась — видишь пятно на траве? Конь в это время стоял на месте.
— Это всего лишь предположение, — заметил Пеликор.
— Что ж, проверим. — Креакины расположились вокруг мертвецов, и Бакилас сказал одному из убитых: — Встань! —Труп дернулся и медленно поднялся с земли. Десять всадников сосредоточились, и воздух рядом с трупом начал мерцать.
В уме у креакинов замелькали картины, извлекаемые из распадающегося мозга мертвого солдата. Глазами мертвеца они видели повозку, сидящих в ней женщин и молодого офицера, двинувшего коня им навстречу. Разговор, который они слышали, звучал обрывочно, и креакины усилили внимание.
«Доброе утро… Веллиан… Кариос… королеву. В городе… порядок».
«Армия предателей».
«Да. Вашу саблю… обратно».
«Другого… в опасности… со мной».
Картина распалась, и в памяти мертвого возникла бегущая по траве молодая женщина.
— Разложение зашло слишком далеко, — посетовал Пеликор. — Мы не удержим связь.
— Удержим, — сурово ответил Бакилас. — Сосредоточься!
Перед ними снова появился молодой офицер.
«Не будьте глупцом, — говорил ему Веллиан. — Возможно, вы владеете саблей не хуже самого Антикаса, но с пятерыми вам все равно не справиться. Какой смысл умирать, если ваше дело заведомо проиграно?»
«А какой смысл жить, если вам не за что умирать?» — ответил на это другой офицер.
Креакины молча наблюдали, как молодой офицер вступил в бой и как к нему на помощь явились чернокожий воин и седоголовый лучник. Бой, как и говорил Бакилас, был коротким, и креакины отдали должное мастерству победителей.
Мертвый снова повалился на траву, и Бакилас сказал:
— Молодой человек действует быстро и уверенно, но чернокожий — настоящий мастер. Быстрота, изящество и сила сочетаются в нем с хитростью и свирепостью. Достойный противник.
— Достойный? — бросил Пеликор. — Он человек, а среди них нет достойных. Они годятся только в пищу, и с него даже в этом смысле пользы немного.
