— Это длинная история. Скажи лучше, как ты сам стал таким страхолюдиной?
Она сказала это с улыбкой, и Зубр не обиделся.
— Я таким и родился — может, не больно смазливым, зато сильным. Я и теперь силен. Сильнее, чем многие мужики вполовину меня моложе.
— А лет тебе сколько?
— Пятьдесят, — соврал он.
— Тебе шестьдесят шесть, и я не вижу, зачем этого надо стыдиться. Ты совершенно прав — ты сильнее большинства мужчин наполовину тебя моложе. А как человек ты гораздо лучше, чем хочешь казаться, поэтому перестань дурить.
— Так ведь я правда дурак. Всегда таким был. Ногуста с Кеброй вечно толкуют о том, чего мне не понять. О чести и прочем. Философия там всякая. У меня в одно ухо вошло, из другого вылетело. Я солдат и больше ни в чем не смыслю, да и смыслить не хочу. Когда голоден — ем, когда надо — отливаю, когда деньги есть — беру себе бабу. Вот моя жизнь, и другой мне не надо.
— Неправда это. У тебя есть друзья, которым ты предан. Есть идеалы, по которым ты живешь. Кристально честным тебя нельзя назвать, но положиться на тебя можно вполне. — Глядя на него сбоку, Ульменета сосредоточилась, как учил ее Калижкан, и в уме ее замелькали яркие образы, сцены из жизни Зубра. Усилием воли она замедлила их ход. Большей частью она видела то, чего и ожидала; насилие, пьянство и распутство, но между всем этим встречалось и другое. — Шесть лет назад, — заговорила она, — ты наткнулся на четверых мужчин, насилующих женщину. Ты спас ее, получив два удара ножом, от которых чуть не умер.
— Откуда ты знаешь? Тебе Кебра сказал?
— Он ничего не говорил, да мне и не нужно. Я теперь многое знаю, Зубр, и вижу яснее, чем когда-либо прежде. Яснее, чем мне бы хотелось. О чем ты больше всего мечтаешь?
— Ни о чем. Не занимаюсь я этим.
— Ну а в детстве о чем мечтал?
— Летать. Как птица, — с широкой ухмылкой сознался он. — Парить в небе, чтобы ветер гулял кругом. Вольным быть.
Суфия перелезла к ним через спинку сиденья.
— А крылья у тебя были? — спросила она, забираясь к Зубру на колени.
— Как же, были. Большие такие, белые. Я летал на них над горами.
— Я тоже хочу такие, большие и белые. Ты возьмешь меня с собой полетать?
— Теперь я уже не летаю. — Он взъерошил ее светлые волосенки. — Когда ты делаешься старым и толстым, крылья у тебя пропадают, правда ведь? — Он взглянул на Ульменету.
— Так бывает, — согласилась она.
Суфия прижалась к Зубру, держась за его грубую куртку,
— Любят меня ребятишки, глупыши этакие.
— Они, конечно, могут ошибаться, но почти всегда знают, кто способен их защитить. — Ульменета смотрела на девочку с нежностью. Сердечко у нее слабое, и в обычных обстоятельствах она вряд ли дожила бы до взрослых лет.
Ульменета положила руку на голову Суфии и открыла путь силе, которую ей дал Калижкан. «Сила живет в каждом из нас, — говорил он. — Чиадзе называют ее „цзи“. Она невидима, но мощь ее огромна. Она поддерживает в нас жизнь и здоровье, восстанавливает поврежденные ткани».
«Почему же тебе она не помогла?» — спросила его Ульменета.
«Человек не создан для бессмертия, Ульменета. Рак развивался во мне слишком быстро. И все же цзи может оказать целителю неоценимую помощь».
Теперь Ульменета направляла поток своей цзи, переливая ее в ребенка.
— Какая у тебя рука горячая, — сказала Суфия. — Мне приятно.
Почувствовав, что детское сердечко окрепло, Ульменета расслабилась. Оно еще не до конца вылечилось, но будет здоровым.
— Ты мне больше нравилась, когда мяса было много, — сказал Зубр, — но ты здорово помолодела, конечно.
Ульменета пресекла его речь выразительным взглядом.
— Я же сказала: довольно дурить.
— А не попросишь, так и не получишь, — с ухмылкой отшутился он.
Впереди показался Ногуста — он шагом ехал навстречу им, и Ульменета почувствовала его тревогу. Черный не склонен поддаваться отчаянию и мрачным мыслям, но сейчас пал духом. Дагориан, Кебра и Коналин поскакали к нему, Зубр натянул вожжи, и Ногуста быстро рассказал об убитых людях и звере, который гнался за ним.
— Ты хоть разглядел его? — спросил Зубр.
— Нет. Замешкайся я хоть на мгновение, мне пришел бы конец, как тем двум влюбленным.
— Ты уверен, что это не медведь?
— Если так, то это отец всех медведей. Но я думаю, что это существо не из нашего мира. Я не видал еще зверя, способного разорвать взрослого человека пополам одним ударом, и не слыхивал о таком.
— Что же нам делать тогда? — спросил Дагориан. — Искать другую дорогу?
— Не знаю, — с тяжким вздохом сказал Ногуста. — На карте других дорог не отмечено, а если они и есть, их могут стеречь такие же звери — ведь этот, полагаю, послан сюда не случайно. И наконец, наших сил недостаточно, чтобы дать бой преследующим нас воинам, которые, должно быть, уже близко.
— Весело, нечего сказать, — пробурчал Зубр. — При таком везении нам только чумы не хватает.
— Да-а, — протянул Кебра. — Назад ходу нет, вперед тоже, а если мы останемся на месте, нас убьют креакины. Я в кои-то веки согласен с Зубром: удача, похоже, отвернулась от нас.
— Однако мы пока живы, — возразил Ногуста, — а выбор всегда есть. Вопрос в том, который выбор дает нам больше надежды.
— Назад возвращаться нельзя — стало быть, придется сразиться со зверем, — сказала Ульменета.
— Это каким же манером? — осведомился Зубр.
— С помощью магии и копий.
— По части магии у меня возражений нет, — сказал Зубр.
— Что вы имеете в виду, госпожа? — спросил Кебра.
— С объяснениями придется повременить. Четверо креакинов могут быть здесь уже через пару часов. Ступайте обратно в лес и вырубите там три древка для копий, длинные и крепкие.
Кебра поскакал к лесу, Дагориан за ним, но Ногуста задержался.
— Езжай к каньону, только с дороги не сворачивай, —велела Ульменета Зубру. Тот взглянул на Ногусту, ища подтверждения. Чернокожий кивнул и тоже направился к лесу.
— Если ты можешь убить зверя магией, зачем нам копья? — спросил Зубр.
— Убить его я не могу. Могу только скрыть от него наш запах и сделать нас почти невидимыми.
— Почти?
— Если зверь близко, он увидит, как вокруг нас колеблется воздух — знаешь, как бывает в жаркие дни.
— Я не хочу, чтобы зверь нас увидел, — захныкала Суфия.
Зубр посадил ее себе на плечо и сказал:
