— Горшок. Надо вынести горшок. Я понимаю, вам противно… Выхода не было.
— Ты посиди, бабушка, посиди, я сам вынесу.
Петя наклонился, поправил на горшке сбившуюся крышку и быстро пошел к туалету. На пороге кухни стояла Лина. Увидев Петю, протянула руку к вонючему сосуду:
— Пусти, я сама все сделаю. Я собиралась, просто не успела. Она ведь нарочно перед тобой демонстрацию устроила.
Петя протянул было ей горшок, чтоб только не спорить, но тут зазвонил телефон, стоявший в кухне на шкафчике с посудой, и Лина, резко развернувшись, рванулась к трубке. Петя прислушался, не из Праги ли родители, не Лиза ли… Но Лина словно ушла в телефон, и Петя понял, что звонит Тимашев.
— Чем обязана? — говорила Лина ледяным тоном. — Да нет, я вовсе не обижена. Что мне на вас обижаться? Вы мне такой же посторонний человек, как всякий другой, а на посторонних не обижаются. Не вижу, почему это я должна быть с вами на «ты». Мало ли что было! Живу как живу. Кому какое дело? Завтра? Нет, не могу. Надеюсь, что приедет один мой знакомый живой человек. Устроит мне фестиваль. Я не жалуюсь. Это я так в своих безрадостных буднях называю светлые дни. Может, в театр меня сводит. Неужели меня некому в театр сводить?! Да? К матери своего друга? Пожалуйста. Приходите, мне какое дело! Свое решение я уже приняла. В этом вы убедитесь, я думаю. А ваше полное право навестить Розу Моисеевну. Вот и навещайте, когда хотите. Почему я должна возражать?.. Не знаю. Но кто-то сегодня будет непременно дома, так что дверь вам откроют. Пока дома. Да. До свиданья.
Лина положила трубку, и хотя тон ее был резок, Петя увидел, что выражение лица помягчело. Она нырнула в ванную прихватив пудренницу и тушь.
Фортка на кухне была открыта, он услышал, как к подъезду подкатила машина, и Петя почему-то решил, что это к ним. С какой-то внутренней заторможенностью он продолжал стоять, прислушиваясь. И как бывает, — неожиданно угадал. Перед дверью послышалось шебуршание, потом раздался звонок.
Глава IV
Интервью
Старуха молча смотрела на него и, казалось, его не слыхала.
А.С. Пушкин. Пиковая Дама
Ну что ты стоишь? Иди открывай!
Петя молча и виновато показал горшок, который он так и не вылил, а Лина, причесанная, умытая, слегка подрумяненная и напудренная, пожав плечом, прошла мимо него к двери, сказав негромко, так, чтобы только Петя слышал:
— Взялся, так уж делай, за что взялся!
Подойдя к двери, хмыкнула, рассмеявшись слегка:
— Интересно, кого это к нам черт принес?
Смех был как бы отчужденный от Пети, рассчитанный на посторонних. Открыв дверь, она встала вполоборота к входившему, так что Петя видел выражение ее лица. Словно и не было у нее только что хандры и печали, она улыбалась навстречу гостю, застрявшему в дверях криворотому мужчине в шляпе. Петя быстро, поражаясь своей недавней прострации, шмыгнул в туалет. Приподнял деревянное сиденье, чтоб не забрызгать его, и аккуратно вылил в унитаз содержимое горшка — перестоявшуюся, темноватую и остропахнущую мочу. В прихожей слышался мужской голос, слегка гундосый и шепелявый, как показалось Пете. Он заколебался, удобно ли с горшком в руках перескочить на чужих глазах из туалета в ванную, не лучше ли отсидеться, но гость, похоже, никуда не двигался, и Петя решился. Не поворачивая головы в сторону входной двери, прошел в ванную, сполоснул горшок под сильной струей воды, также быстро вернулся в туалет, вылил воду, поставил горшок около унитаза (к бабушке не понес), снова проскользнул в ванную и вымыл руки. И только тогда вышел в коридор.
Лина и вошедший все еще толклись в прихожей. Высокий мужчина в плаще, как робеющий школьник, держал перед собой двумя руками шляпу и портфель, а Лина говорила ему:
— Вы к Розе Моисеевне? Так проходите, пожалуйста.
Мужчине удалось ухватить левой рукой одновременно шляпу и портфель, а правую он протянул Лине, невнятно произнеся кривым ртом:
— Саласа.
— Что? — не поняла Лина, подавая ему руку.
— Саласа, — повторил мужчина. — Фамилия моя — Саласа. Рязанский я. Василий Кузьмич. После войны в Москву перебрался. А вы здесь живете? — некстати брякнул он.
— Проживаю некоторым образом, — неприятно на сей раз улыбнулась Лина, растянув губы и прищурив глаза. — А это Петя, внук Розы Моисеевны…
Но мужчина не заметил иронии:
— A-а, здравствуйте, молодой человек! Это Петя, точно, Петя. А я вас помню совсем еще мальчиком. Наверно, школу уже кончаете. А куда, позвольте узнать, собираетесь поступать? В Московский университет, надо думать?..
— Да, на физфак, — подтвердил Петя с самодовольством, поскольку собирался поступать на такой трудный факультет и поскольку к нему едва ли не впервые обратились на «вы». Но с места не сдвинулся, потому что не понял, с кем говорит и как себя вести дальше.
— По научной линии, значит? — переспросил вошедший.
Петя молча кивнул. Из-за двери подавала голос бабушка, видимо, тщетно прислушивавшаяся к голосам, но так и не сумевшая разгадать, кто пришел:
— Кто там?! Кто там? Пе-етя! Ли-ина! Кто там?!
Лина было дернулась открыть дверь, но мужчина, очевидно, решил, что он не только ей, но и Пете должен представиться. Похожий на перестарка-ученика, привыкшего лебезить перед учителями, извиваясь тощим телом и хлопая полами старомодного белого пыльника, он шагнул от входной двери мимо Лины к Пете.
— Вы, наверное, меня не помните… Я Саласа, Василий Кузьмич, из парткома, в этом году секретарем выбрали. Я на кафедре истории партии работаю, где и Роза Моисеевна работала. Мы с ней почти двадцать пять лет проработали вместе, можно сказать. Я горжусь, что я ее ученик. Мы наследники, так сказать, ее славных дел. Вот пришли узнать подробности. Для воспитания молодежи.
— Ли-ина! Пе-етя! — снова крикнула бабушка.
Но Саласа, не обращая внимания на бабушкины крики, прихрамывая, все наступал на Петю:
— Я у вас дома когда-то бывал. Раза два. Я и батюшку вашего помню, — и завистливо-уважительно добавил. — Я слышал, он сейчас в Праге… Что ж, большому кораблю большое и плаванье. Ведь он сын Розы Моисеевны и в таком журнале работал'…
«Кто бы мог подумать!» — было написано на его лице, и Петя вспомнил, что фамилию Саласы он слышал раньше в домашних разговорах. Действительно, карьера Петиного отца, автора статей в солидном научно-идеологическом журнале, не могла не казаться феерической, карьерой, на которую может претендовать только залетная жар-птица. В пятьдесят втором году, когда отец только-только кончил филологический факультет, он сразу оказался без работы. На факультете его не оставили, а в издательстве, куда он попробовал устроиться хотя бы корректором, его не взяли, сказав: «Конечно, специалисты нам нужны, но чувствующие язык. А вы же не можете чувствовать русский язык». Бабушка, сама с трудом удерживаясь на своем месте, все же сумела его определить в соседний вуз — вести семинары по истории партии: этих специалистов не хватало, и отца приняли. А работавший тогда у бабушки на кафедре молодой ассистент Саласа приходил на семинары к отцу с пр о в еркой — и вдруг в конце пятидесятых такой рывок', работа в журнале. А теперь вот и Прага!..
