— Я на вас и не нападала. Вы первые… — упрямо гнула я свое. Перед моим носом, едва не задев глянцевым боком, шлепнулось огромное, почти черное в темноте яблоко. — О, яблочко!
Ухватив еду двумя руками, перевернулась и села на траву, разглядывая стоящего надо мной рыцаря.
— Отравленное? — подозрительно спросила я и, не дожидаясь ответа, откусила огромный кусок. Светлый страдальчески вздохнул.
Утро приближалось неумолимо. И светлый, к сожалению, ночью не уснул. Уже горизонт подернулся сероватой дымкой, готовясь во-вот выпустить первый солнечный луч, когда рыцарь обессиленно прикрыл глаза. Подождав пару минут, я тихонечко приподнялась и на коленях поползла к коню, стараясь даже не дышать.
Жесткая ладонь сомкнулась на моей щиколодке, намекая, что надежды тщетны. Я сердито лягнулась.
— Я не пойду. — во всеуслышание объявила, оглядываясь, во что бы такое вцепиться. — Это я ночью умереть готова была, а теперь опять не готова.
— Никто не будет тебя жечь. — устало повторил рыцарь. В сотый раз, не меньше. Выпустил мою ногу, вытянулся во весь рост, потянулся. — Клянусь.
— Чем клянешься? — я прищурилась. По слухам, слово светлых было твердо. — А если будут жечь, что сделаешь?
— Вот же… — воин неторопливо принялся перетягивать совсем растрепавшиеся светлые волосы. Веки припухли и покраснели, когда-то едва заметная щетина превратилась в небольшую бородку, добавляя возраста. — Не за что жечь. Но если случится так, что я знаю не все…
Стянув волосы на затылке, рыцарь потер переносицу.
— Тогда я сделаю все, чтобы изменить решение Совета. — наконец продолжил он, покосившись на меня. — Облик человечий ты вернула без принуждения, прислушавшись к моим словам. Сопротивления…кх, не оказывала…
Я не выдержала и расхохоталась.
— Иголка — не сопротивление! — упрямо сдвинул брови светлый, но на щеках проступил едва заметный румянец.
Я с умилением наблюдала борьбу вколоченных с детства правил и кристальной совести. Ну ребенок, как есть ребенок…Пусть и на плечах теленка таскать сможет.
— Все равно не пойду. — определилась я и рухнула на спину, глядя в сиреневые светлеющие небеса.
Мне снилось, что я плыву на крошечной лодочке. Свежий ветер обдувает лицо…
— Зараза. — бормочу я, пытаясь открыть глаза. — Ты меня что, по голове стукнул?
— Вязать тебя бесполезно. — отвечает адепт света и добра и подбрасывает меня, перехватывая поудобнее. — Может, хоть так донесу куда надо…
Я бессильно свисаю, сползая вниз.
— Ты мне обещал. — отчаянно цепляюсь за последнюю надежду. — Клялся.
— Я помню.
Перед глазами плывет знакомая заплеванная мостовая.
— Ненавижу тебя. — тошнит невыносимо, и я закрываю глаза.
…в чувства меня приводит пронзительный скрип. С громким стуком двери захлопываются, отрезая меня от солнечных лучей, тепла и звуков пробуждающегося города.
Тишина и прохлада, пробравшая до костей. Негромкие шаги. После яркого света я почти ничего не вижу в полумраке храма.
Меня ставят на пол, ноги немедленно подламываются, и я всем телом повисаю на подставленном локте.
— Ну неужели. — не хуже двери скрипит рядом недовольный голос. — Долго возился, Совет уже дважды письма слал. Зловредная ведьма попалась…
Меня подхватывают с двух сторон и не церемонясь тащат в камеру. Голову тяжело держать, то и дело клонится к плечу, ногами и вовсе перебирать не успеваю.
Рыцарь позади: не знаю как, но я всем телом чувствую его взгляд, словно солнечные лучи.
Идем недалеко. Короткий стук, очередная дверь распахивается передо мной.
Здесь светло. Из-за стола навстречу нам поднимается знакомый пожилой светлый. Не успеваю я поднять на него глаза, как меня силком ставят на колени, заставляя смотреть в пол.
— Ну вот и встретились. — его голос журчит, обволакивая, словно змея вползает в уши. — Вот и славно. А с твоим защитником рыжим поговорим еще…последний страх потерял.
Руки мне сводят за спину, рывком, так что плечи ноют, а потом…
Все это время я еще держалась. Надеялась на то, что рыцарь знает, как дела обстоят, а остальное — сплетни, страшилки? Верила, что вывернусь? Не знаю.
На моих кистях смыкаются хрупкие оковы — я не видела их никогда, но каждая ведьма знает, как они выглядят. Потемневшие от времени и крови, тоненькие кованые прутики с вязью криво выбитых символов, которые никто давно прочитать не может. Как голодная бездна, нои поглощают все силы, что есть в тебе, оставляя зияющую пустоту. Знак и приговор — оковы смыкают только на тех, кто заслужил смерть…
От ужаса в ушах тоненько зазвенело. Словно сквозь толстое одеяло, я слышала яростный спор, уверения в том, что я сдалась сама, сняла свое чародейство с невинного человека…
Будем считать, что клятва светлого исполнена.
Голос прямо над ухом чеканит, рубит слова, и в них никакой жалости нет.
— В камеру до утра ее. А ты стой смирно. Стой, я сказал! — голос сорвался на рык, но оковы сделали свое дело, и душная темнота рушится на меня, забивается в уши, мешает дышать.
Последнее, что я чувствую — прохладу пола под щекой.
Глава 15
Серый водоворот крутится надо мной все быстрее и быстрее. Не в силах больше выдерживать это издевательство, тяжело переворачиваюсь на бок.
Все тело ноет так, как будто меня били. Может, и вправду били.
Водоворот внезапно останавливается, оказавшись потолком. С минуту я бессмысленно разглядываю его, потом опускаю глаза.
Руки все так же скованы, вывернутые назад. В двух шагах от меня — тяжелая решетка, прутья уходят в пол; за решеткой пол вытоптан, словно не камень под ногами, а земля.
Дальше еще один закуток с грубой лавкой. Решетчатая дверь распахнута, под самым потолком крошечное тусклое оконце, и то забрано прутьями. Свет за окошечком рыжеватый, предзакатный.
Холод проникает в самые кости. Лежу бездумно, как муха, застрявшая в смоле.
Что там положено делать в последние часы своей жизни? Вспоминать хорошее, врагов проклинать?
Приподняв голову, настойчиво стучусь ею об холодный пол, но никаких умных мыслей в ней не заводится.
Звук шагов звучит как-то неправильно, слишком глухо. Ноги в высоких сапогах и краешек светлых одежд вижу прежде, чем реагирую на шаги.
Немного помедлив, посетитель садится на корточки перед решеткой, заглядывая мне в лицо. Почти против воли вижу его — упрямый подбородок, тонкие, поджатые губы и блестящие темные глаза. Лицо кажется знакомым.
— Не узнаешь? — негромко спрашивает он и усмехается. — Всю деревню мне перебаламутила…
