Одну длинную, невозможно длинную секунду Паша не двигался, я уже почти уверилась в том, что делаю самую большую глупость в своей жизни — которую по счету, но тут горячие, ощущаемые настолько, будто никакой ткани под ними не было, пальцы скользнули вдоль позвоночника, осторожно прижимая меня еще ближе.
— Испугалась? — шепот запутался у меня в волосах. Я судорожно кивнула, боясь отодвинуться. Как я теперь ему в глаза смотреть буду…
Тихое фырканье подтвердило, что пламенеющие уши уже выдали мои мысли с головой.
— Почему ты все время боишься стать немного ближе? — шепот переместился поближе к уху. Табуны мурашек немедленно начали миграцию туда-сюда по спине и затылку. — Даже немного обидно. Я-то чем заслужил?
— Потому что все всегда плохо заканчивается. — пробормотала я невнятно. — А мы же дружим, нам вообще нельзя.
— Конечно. Совершенно нельзя. — сдержанно согласился Паша и обнял уже по-настоящему. Именно в эту секунду я и поняла, что все пропало.
Никакой дружбы с человеком не выйдет, если от его объятий ноги вихляют и подгибаются, во рту сухо, сердце стучит так, что вот-вот выбьет ребра, а в голове клубится туман.
— Ты все равно скоро уедешь. — свой же голос я услышала словно со стороны, и только потом вспомнила. А ведь и правда, уедет. Помашет на прощанье, развернется и уйдет, помахивая остатками моего разбитого сердца — нет уж, нет уж, обойдусь. Мало ли, может, оно мне еще целым пригодится.
Я решительно оторвалась от промокшей ткани и попыталась даже отойти, только кто бы дал.
— Другой город — это ведь не конец света. — Паша немного наклонился и заглянул мне в глаза. — На самом деле да, я должен буду уехать, но дело ведь не в том, что рядом с тобой обязательно должен быть я. Просто перестань бояться, хорошо?
Мышцы спины каменели под его пальцами, а я в немом изумлении пыталась найти в его глазах…что? То же, что сейчас было в моих?
Как ты мог настолько ничего не понять?
Зачем мне какой-то абстрактный другой?
— Извини. — я неловко отстранилась, стараясь не потерять штору. Хорошо хоть комментировать мой наряд не стал. — Я действительно испугалась, не знаю толком чего…Спасибо, что зашел. Мне на собеседование пора.
— В такую погоду? — казалось, мысли Паши витали где-то вдалеке, я даже не стала отвечать. — Как, складывается?
— Ничего у меня не складывается. — буркнула я и прислонилась к стене. — Даже не перезвонили. Пойду сама.
— Подожди до завтра. Перезвонят еще. — утешил меня Паша и покосился на дверь. Я ухватилась за этот взгляд, как за спасательный круг.
— Тебе пора, наверное? — как только начинаю волноваться, тарахчу со страшной скоростью, вот и сейчас изо всех сил старалась говорить медленнее, но не получалось. — В общем спасибо большое, у тебя дел столько, наверное, а ты еще со мной носишься…
Пока болтала, успела как раз открыть замок и приоткрыть дверь. Паша с неким сомнением на лице вышел, задержавшись на пороге. Повернулся ко мне, наткнулся взглядом на штору, хмыкнул и наконец ушел.
Интересно, с какой периодичностью и силой надо биться головой об стену, чтоб из этой самой головы повылетали всякие глупости, подумала я и прижалась к косяку раскаленным виском. Мне нужен перерыв.
Уже закрыв дверь, внезапно поняла, что не так было во всем происходящем. В глазах у него была вина. Вина и страх.
Уж точно не ему меня в трусости упрекать…
Еще эта штора дурацкая! Соблазнительница, роковая женщина в пыльной тюли…
Коротко звякнул телефон.
«Пора бы уже решаться. Или до конца жизни бояться, или все менять»
От злости аж в глазах потемнело.
«Какой решимости ты от меня хочешь? Что я должна делать?»
«Для начала самой себе признаться»
Я отключила звук и швырнула телефон на диван.
— Совести у тебя нету! — сообщила я открытому диалогу. — Сначала он со мной дружит, потом спасает, когда надо и когда не надо, потом обнимается, теперь требует решаться? Кто из нас логичный дальше некуда, я, что ли? Чего ты от меня хочешь, каких признаний? Почему я всего боюсь? Потому что мне со всех сторон прилетает регулярно, вот и боюсь. И тебя боюсь, потому что не знаю уже, как жить, когда тебя там, наверху, не будет! Что же ты сложный-то такой, а?!
Экран потух. Я выпуталась из шторы и завернулась в плед.
— Ничего не понимаешь — ложись спать. — идея вполне тянула на революционную. Завернувшись поплотнее, я свернулась на диване калачиком.
Я-то себе уже во всем призналась. Только что толку в моих предсказуемо возникших чувствах, если у них прописан срок годности?
Глава 14
Глава 14.
Чего не стоило делать, так это ложиться спать в таком растрепанном настроении. Но в тот момент я была слишком растеряна, чтобы здраво рассуждать.
Я, уже совсем взрослая, заперта в теле себя-девятилетней. Поднимаю руку, вижу маленькую ладонь с коротко обстриженными ноготками. Напряжение расползается по телу, захватывая его сантиметр за сантиметром. Мне страшно.
Я знаю, что я опять одна, и мамы снова нет — за окном темно, почему всегда, когда ее нет, становится так страшно? Хочется скулить, но я молчу. Не стоит привлекать внимания. Мало ли, вдруг он где-то здесь.
Спрячься куда-нибудь, хоть под кровать, мысленно умоляю я саму себя. Хоть раз сделай это. Убеги, скройся — это же наш сон, пусть мы не можем переделать то, что уже случилось, но тут мы можем вывернуть все наизнанку, получить хотя бы призрачный шанс на облегчение!
Из зала слышится его голос. Вальяжный, ласковый. Настойчивый.
Не выходи, бормочу я. Не выходи.
Скрипит половица. Темная тень заслоняет проем.
Тело цепенеет окончательно, я не могу выдавить даже шепота.
Я проснулась от собственного крика, эхо продолжало звенеть в ушах. Было сумрачно, комната плавала в синеватых тенях. Подушка промокла насквозь.
— Чтоб ты сдох. — бормочу я, переворачиваю подушку сухой стороной кверху и опускаю голову. Телефон возле моей головы беззвучно моргает.
— Привет. — мамин голос звучал устало. — Как дела?
— Все нормально. — я опустила трубку, вдохнула, вдохнула и снова поднесла к уху. — Как у вас?
— Папа в больницу попал. — и замолчала.
— Что случилось? Мне приехать? — я протерла заспанные глаза.
— Приезжай, если получится. Мне одной сейчас трудно. — голос сорвался.
Я растерянно посмотрела на трубку.
Мама никогда не плакала, ни разу. Точнее, иногда плакала, злыми беззвучными слезами, но все принимала как данность. Не знаю, что при этом творилось у нее в душе, как она переживала все это, но внешне все было предельно сухо, и вдруг такое. Сколько лет я вижу подтверждение, что она все-таки любит отчима, столько же лет не могу в это всерьез поверить.
