Наблюдать за хаотическими перемещениями рыб было интересно, вода же всегда действовала успокаивающе. Учитывая то, что источники влаги в Бреонии имели в основном подземное происхождение, аквариумы были настоящей редкостью и предметом роскоши. Крупные декоративные рыбы, что лениво плавали здесь, были выведены искусственно, специально чтобы радовать глаз обеспеченным аристократам.
Две другие стены комнаты занимали зеркала, сейчас закрытые плотной материей.
Глава службы ювелиров чуть потянул ближайший витой шнур, и занавеси плавно раздвинулись, открыв взгляду высокое, от пола до потолка зеркало. Границы немедленно раздвинулись, и комната превратилась в огромное пространство, заполненное бесчисленными рыбами.
Надо сказать, зеркала были исключительным явлением как во дворце, так и во всех государственных учреждениях Ледума — лорд Эдвард отчего-то недолюбливал их.
А вот Кристофер, наоборот, любил.
Молодой мужчина придирчиво всмотрелся в своё отражение, изучив тон кожи, разрез губ и глаз, прихотливо уложенные извивы волос. Он был красив, по-настоящему, идеально красив, и знал это. Более того, мужчина был убежден, что никто в целом мире не сумеет соперничать с ним, а потому он неизбежно был влюблен лишь в самого себя.
Эгоистичная любовь эта сопровождала аристократа с детских лет, возможно, с момента самоосознания, и с каждым годом только росла и крепла, по мере того как к щедрому дару природы, красоте, прибавлялись разнообразные таланты, а также формировался гибкий, неординарный ум эстета.
Каково же было изумление Кристофера, когда в один из дней он вдруг обнаружил, что ошибался насчет своих убеждений. Сердце, подобное прозрачному льду, оказалось бессильно перед твердостью алмаза — тот безжалостно смял и раскрошил его, не посмотрев на красоту, наполнив холодную душу непокоем.
Правителю Ледума и без того принадлежали многие сердца, теперь же он с легкостью, сам не подозревая о том, овладел всеми мыслями и желаниями молодого аристократа. Чувство это представлялось сродни истинно религиозному фанатизму, обожанию преданного раба, боготворящего возлюбленного господина. Это была смесь восхищения и преклонения.
Это была одержимость, которую следовало побороть.
Никогда не надеялся Кристофер на что-то иное, кроме как возможности в полной мере проявить свои способности, служа на благо родного города и своего лорда. Таланты его раскрылись во всей красе и вскоре Кристофер получил высокий пост главы службы ювелиров.
Идеал же, который избрал и принял самовлюбленный юноша, обязан был быть недостижимо высоким, и первое время действительно казался таковым.
Ни в коем случае не проявляя даже тени эмоций, молодой аристократ быстро приобрел расположение правителя, которого откровенно тошнило от угодливости и раболепия окружающих. Несмотря на склонность к деспотизму и желание всё контролировать, лорд Эдвард довольно высоко ценил в людях чувство собственного достоинства, а потому приблизил к себе таланливого придворного.
Но желанная близость правителя, вместо удовлетворения, принесла только страдания, неожиданные страдания. Теперь, когда идол его был совсем рядом, с него несколько слетела позолота, и осколки разбитого сердца тяжело заворочались в груди, настойчиво требуя большего.
Сокровище, казавшееся прежде недоступным, теперь находилось на расстоянии вытянутой руки.
Однако Алмазный лорд оказался жесток. Терпеть его придирки и постоянные перепады настроения было непросто для человека, столь высоко ценящего самого себя. Возможно, Кристофер не сумел бы переломить свою гордость, если бы правитель не был столь неоднозначен и сложен для понимания. Грубость его порой была куртуазна до изыска, а издевательства столь изощренны, что доставляли болезненное, ненормальное удовлетворение.
Поняв, что, намеренно или нет, а лорд постепенно сводит его с ума, Кристофер всерьез испугался. От опасных запретных чувств решил сбежать он в мир ночных увеселений и наркотических снов, однако те не смогли разорвать многолетний плен.
Заменить один наркотик другими не удалось, сделалось только хуже.
…Вечен ли этот тягостный плен?
Иногда Кристоферу казалось, что правителю известна его тщательно скрываемая тайна, так явно тот порой вызывал его на откровенность, забавляясь и играя, как кошка с мышью. Конечно, правитель Ледума не мог воспринимать его всерьез.
Но глава ювелиров не поддавался на провокации, зная, что люди, занимающие высокие государственные посты, не могли преступать определенных границ, а те, кто всё же имел кратковременные интрижки с лордом, немедленно переходили в разряд людей для удовольствий и быстро катились вниз по наклонной, до самого дна. Можно было любить кого угодно в этом грешном городе, но только не лорда-защитника. Это было подобно социальному самоубийству. Аристократ знал: в случае ошибки белый демон погубит его.
Так и случилось.
Даже его яркая, сияющая красота не смогла ослепить лорда! С момента дарования ленты премьера правитель откровенно пренебрегал им, даже не считая нужным смягчать свою немилость. На Кристофера обрушилась целая лавина новых обязанностей, заставляя с утра до поздней ночи сидеть над важными государственными бумагами, не поднимая головы. А лорд лишь присылал краткие записки с указаниями и требовал подробных отчетов в письменной форме!
Кристофер допускал, что обдумывание политической ситуации и подготовка к войне отнимает много времени и сил. Однако и того, и другого по-прежнему хватало лорду с лихвой на таинственные ночные отлучки из дворца и на то, чтобы проводить время с другими.
Чего только стоит последняя протеже правителя при дворе, очаровательная Севилла, дочь семьи одновременно и богатой, и знатной. Одно только горе, что глупа, как пробка. Но ей и не приходится, верно, вести ученых бесед: лорд Ледума брал с каждого по способностям.
В глубине души глава ювелиров терпеть не мог несносную девчонку — но терпеть всё же приходилось.
Кристофер страдальчески скривился, одновременно упиваясь благородным выражением трагизма, исказившим тонкие черты лица. Не выжил ли он из ума? Горькое, больное чувство — ревность. Как долго сможет он еще скрывать его? Как долго сможет просто выносить боль, разрушающую, ранящую изнутри? Кажется, это был предел. Должно забыть всё и ожесточить своё сердце, пока оно окончательно не разбито.
О Изначальный, да что с ним не так? Как смертный вообще дошел до того, что посмел предъявлять права на своё божество? Как решился на столь дерзкий мятеж?
Кристофер нахмурил брови. Здесь нет его вины: лорд Эдвард сам вынудил его. Слишком долгое время маг развлекался, вытягивая по одной все жилы. Правитель оказался несправедлив к своему верному поклоннику, он перегнул палку: приблизил и оттолкнул самого преданного своего слугу.
Вот и сейчас, нацепив на главу ювелиров черную ленту, правитель буквально узурпировал свои права на него, лишив возможности снять напряжение всем известным способом. Отныне никто во всей Бреонии не посмеет даже прикоснуться к нему! Чтобы забыться, Кристоферу оставались только наркотики и крепкий алкоголь, других вариантов не было. Однако плоть, привычная к тому, чтобы ей дарили блаженство, бунтовала, протестовала против ограничений. Плоть не желала убивать себя токсичными веществами — она жаждала таинств, горячих прикосновений и неги…
