Было очевидно, что, даже если и не удовлетворен, юноша не собирается развивать эту тему. Он будто заглянул в себя и сам был опечален увиденным. Что ж, заглядывать в себя не всегда бывает приятно.
— Меня зовут Себастьян, — памятуя о скрепленной клятвой договоренности с Маршалом, кратко представился наемник, желая сменить тему и одновременно избавиться от безликого обращения «беглец».
Конечно, одинокий отшельник, последние двадцать лет фактически просидевший в Маяке, вряд ли слыхал про знаменитого ювелира. Маловероятно, что, назовись он Серафимом, юноша взволнованно вскричит «Тот самый?!» и начнет расспрашивать о деталях последних сделок или захочет посмотреть редкостную коллекцию камней. Но осторожность, как говорится, никогда не помешает. Нередко это ценное качество помогало ему сохранить жизнь.
Гончар смахнул упавшую на глаза каштановую прядь, улыбаясь чуть иронично и снисходительно. Былое спокойствие довольно быстро возвращалось к нему. Юноша уже почти пришел в себя после кратковременной вспышки таящихся в сердце тяжелых эмоций, и глина, ожив, медленно потянулась к нему, тонкими струйками возвращаясь обратно, сливаясь в единый плотный комок. Черт побери, это была магия!
Магия без применения драгоценных камней. Магия самой стихии земли.
Ювелир впервые видел подобное.
— Удивлен? — едко спросил колдун. — Ты привык к городским магам, к заклинателям минералов. Но их магия — только воровство. Воровство у земли, жадное выкачивание выращенной в ее недрах энергии, воплотившейся в драгоценных камнях. Драгоценные камни — сгустки магии, высокий концентрат силы земли, но сила есть не только в них. Конечно, камни проще всего изъять и использовать… и выбросить, когда их энергия иссякнет. Все человеческие маги — воры.
Себастьян с любопытством слушал полные горечи слова своего спасителя. Конечно, ему было известно, что и земля, и деревья обладают своей особой энергией. Как сильф, он хорошо чувствовал дыхание жизни в Лесах Виросы. Но, как считалось, сила стихий была хаотична и не поддавалась контролю.
— Значит, Себастьян… славное имя, — задумчиво проговорил тем временем юноша, в противовес своим же собственным словам отрицательно качая головой, — но — мягкое. Мягкое и податливое, как глина. Мне почему-то думается, ты можешь быть иным. Омуты этих глаз слишком зелены, чтобы обмануться: они ведут по ту сторону мира. А исключительный цвет волос — напоминание о священной ярости серафимов, огненнокрылых посланников Изначального. Нет выше их в ангельской иерархии. Совершенные создания, они не знают ни гнева, ни милосердия, знаменуя приход тьмы, полной ужаса без веры. Закатные ангелы, они очищают пламенем… Ты что-нибудь слышал о них, Себастьян?
Ювелир, нахмурившись, молчал, в свой черед пристально глядя на собеседника. Что-то подсказывало ему, надо заметить, довольно неуловимо подсказывало, что сохранить инкогнито не удалось. Не прост назвавшийся гончаром, ох как не прост… И дело тут не только в противоестественной проницательности. Редкая для Ледума осведомленность в вопросах религии, запрещенные знания, которые обнаруживал загадочный отшельник, выдавали в нем не просто хорошее, а превосходное образование, получить которое мог только высший аристократ. Об этом же говорила и изысканная манера речи, сдобренная характерной старомодной учтивостью, и манера держать себя, полная вежливого достоинства. Нет сомнений — происхождение юноши безупречно.
Но почему же он сразу, без оглядки на последствия раскрывает карты? Что ему, в конце концов, может сулить подобное разоблачение?
— Уверен, ты часто сталкивался с необходимостью прятать эти свои волосы цвета огненного крыла, — не услышав ответа, вновь нарушил тишину хозяин. — Такие краски здорово усложняет жизнь добропорядочным гражданам, ведь так? Но известно ли тебе, что серафимы имеют несколько ликов? Понял ли ты сам себя… принял ли, что вас — двое?
Услышав это, наемник застыл.
Как это возможно — с первого взгляда незнакомец углядел двойственность его природы! Походя вскрыл его тщательно охраняемую тайну, раздрай, который творится глубоко в душе. Разворошил сверток сердца и ткнул его носом во многолетний внутренний конфликт, в котором совершенно не хотелось разбираться.
Себастьян непроизвольно сжал руки в кулаки. От резкого напряжения откликнулись смутной болью не зажившие до конца раны, давая понять, как сильно всё-таки было повреждено тело.
Что ж, это правда: введенные в заблуждение необычной религиозностью ювелира, люди прозвали его Серафимом — высшим ангельским чином Изначального.
Но разве соответствует он этому громкому имени, высокому званию практически святого? Разве он непогрешим? Разве оказался способен жить по строгим правилам морали, пред которыми преклоняется, которые сам, добровольно избрал в качестве духовного ориентира? Нет; всё только лишь притворство и самообман. И нет больше сил — и желания — тянуть эту непосильную ношу. Безукоризненность этого образа, которому сильф стремится, но не может соответствовать.
Он не имеет права строить из себя праведника, каковым на деле не является. Он пытался быть лучшим человеком, чем он есть. Он самозванец: убийца, вор и тот еще лицемер. Запятнанный кровавым багрянцем греха.
Больше того, не одним только врагам, но и близким он несёт смерть. С самого рождения он словно проклят! Именно в этом который год пытаются убедить полукровку инквизиторы. Но разве он виновен в том, душа его стремилась к свету? Разве он виновен в том, что оказался слишком слаб, чтобы следовать желаемому пути?
И самое неприятное, именно под именем Серафима совершает наемник все свои преступления. Словно перевоплощаясь в темное альтер эго, безжалостную версию себя самого, он достает из ножен клинки, на которых всегда остается кровь. Всё это слишком похоже на святотатство.
И всё же религия остается единственным местом, куда он может сбежать от боли.
— Не тревожься понапрасну, Себастьян, — колдун наконец разгадал причины повисшего напряженного молчания. — Я не принуждаю тебя выдавать свои страшные тайны, храни их, сколько пожелаешь. Но я высоко ценю искренность и не хочу никого вводить в заблуждения. Ты должен знать, что даже в такой глуши слыхали о подвигах прославленного ювелира. Я навожу иногда справки, что происходит в мире. И для меня честь встретить тебя и познакомиться лично.
— Благодарю за прямодушие, — с нервной усмешкой кивнул сильф. — Но вынужден заметить, что теперь мы находимся в неравных условиях. Ты знаешь обо мне многое, а я о тебе почти ничего. Открой мне хотя бы имя. Если нет причины таить его.
Незнакомец окончательно помрачнел.
— Мало кто в реальном мире находится в равных условиях, Себастьян. К сожалению, это не игра, где у всех одинаковое количество очков на старте. Даже прославленные шахматы, увы, плохо имитируют жизнь, давая соперникам абсолютно идентичные начальные позиции. Но, поверь мне, я не стремлюсь скрыть от тебя своё имя, — в размеренном голосе колдуна появились неожиданно жесткие, даже злые нотки. — К сожалению, имени больше нет. У мертвецов ведь не бывает имен, верно? А я — умер, похоронен и забыт.
