— Постой, — живо окликнул он. — Оставь-ка мне это.
С этими словами маг почти сорвал с изумленного канцлера сюртук и скоро выпроводил неудобного визитера вон.
Дверь за ним недвусмысленно захлопнулась.
* * *
Проснувшись, Себастьян не обнаружил своего спасителя рядом. Место за гончарным кругом пустовало, и вся округлая комнатка без хозяина выглядела какой-то сиротливой.
Ювелир осторожно встал на ноги, подвигался, придирчиво оценивая физическое состояние. Кажется, всё в пределах нормы: не сказать, что чувствует себя особенно отдохнувшим, бодрым и полным сил, но невероятная живучесть, свойственная сильфам и другой лесной нечисти, помогла затянуть серьезные раны.
Не самый плохой расклад, учитывая полученные повреждения, но без передышки положение может усугубиться: организм ослаблен безостановочным потреблением ресурсов. По-хорошему, ему требуется настоящий, полноценный отдых.
Хоть убей, Себастьян не помнил, когда в последний раз принимал пищу, но сей факт не вызывал беспокойства: отчего-то не хотелось ни есть, ни пить.
Вместо этого отчаянно тянуло на свежий воздух: в Маяке пахло сыростью, прелой землей и мхом. Поразмыслив, ювелир принял решение выйти наружу и осмотреться, заодно размять застывшие от бездействия мышцы. Может, и гончар где-то поблизости отыщется.
Едва покинув влажное чрево Маяка, сильф остолбенел на пороге: вокруг стеною стояла тьма. Любопытно — почему-то он не заметил этого, когда был внутри. И первое, что немедленно бросалось в глаза — луна. Бледное светило совершало свое небесное путешествие среди звезд, которые были хорошо видны за пределами городов. Но главным было не это.
Мрачную ночную реальность Виросы освещал обращенный к земле налитый, идеально круглый лунный лик. Луна была тучной и спелой, тяжелой, какой бывает в дни осеннего урожая. Луна успела вызреть для жатвы, больше того — луна этой жатвы ждала, ждала своего острого серпа.
В последний раз, когда видел Серафим серебряный диск, в ночь накануне убийства святого отца и безоглядного бегства из Ледума, левый бок светила был немного скошен, и едва начинались двенадцатые лунные сутки. Сейчас же, если глаза его не обманывают, совершенно очевидно наступили пятнадцатые.
Полнолуние!
Это означало, что между двумя событиями, по ощущениям между вчера и сегодня, куда-то делось три дня. Три чертовых полных дня! Возможно ли, что он проспал в Маяке всё это время?!
…Кстати о Маяках.
Себастьян обратил взгляд назад, с внезапно ожившим интересом рассматривая свое случайное прибежище. Сильф родился и долгое время прожил в Лесах Виросы, но впервые находился в непосредственной близости от загадочного, овеянного недоброй славой сооружения. Прежде всего, озадачили размеры Маяка: ювелир довольно долго спускался вниз по металлической винтовой лестнице, а потому был уверен, что сигнальная башня сравнительно высока. Однако это оказалось не так: маяк едва ли достигал нижней трети исполинских деревьев Виросы, и выглядел даже каким-то игрушечным.
И почему так пугают людей, да и не только их, эти на вид безобидные конструкции? Ювелир вот не ощущал ничего дурного. Возможно, это просто следы исчезнувших когда-то в прошлом неведомых цивилизаций, которые не несут в себе никакой опасности. Последние уцелевшие следы, которые еще не стерло время.
Характер поверхности Маяка немедленно привлек внимание сильфа. Прикоснувшись рукой к неведомому темному минералу, он ощутил его спокойную прохладу, уверенно перетекавшую через ладонь внутрь тела. Какая своеобразная фактура! А цвет — черный, будто проросший изнутри волокнами гипсово-белой плесени. Поразительно, но знаменитый ювелир не узнавал этот строительный камень, обладавший не только магнетической красотой, но и столь невероятной прочностью, что само дыхание столетий не коснулось его. Если делать предположения, то могла быть какая-то редкая горная порода, залегающая так глубоко, что добраться до неё не представляется возможным. Или уже исчерпанная.
В любом случае, неудивительно, что Маяки манили к себе целые орды исследователей: камень обладал скрытой магической активностью. Она казалась незначительной, почти необнаружимой, но чуткое восприятие ювелира позволяло различать мягкие вибрации диковинного минерала, ощущать кожей излучение — вроде бы слабое, однако пронизывающее насквозь.
Меж тем кругом установилась необычайная тишина. Ветер, перебиравший где-то в вышине переплетенные ветви деревьев, словно струны, вдруг замолк. Негромкие звуки лесной жизни тоже отдалились на самую границу слуха, отошли на второй план и пропали. Себастьян подспудно почувствовал перемены и хотел было насторожиться, но не успел: уже в следующий миг лес залился странным мерцанием.
Маяк зажег свет.
Глава 13, в которой приоткрываются тайны Маяков, а прошлое вновь без спросу врывается в события дня сегодняшнего
Итак, древний Маяк ожил.
Неожиданное событие переполнило душу сильфа противоестественным, жгучим восторгом, заставляя позабыть о том, о чем только что размышлял, да и обо всем на свете. То было состояние, похожее на транс, на неописуемый религиозный экстаз. Запрокинув голову, ювелир смотрел и смотрел на мистическое свечение, в мгновение ока заполнившее и переполнившее притихший лес. Прозрачное море деревьев текло и колыхалось, как дым.
Первое время свет от Маяка был каким-то прерывистым, будто надломленным. От частого мерцания у Себастьяна даже разболелась голова, но странная боль эта, накатывающая волнами, пульсирующая в такт вспышкам, оказалась почти приятна. В глазах начало рябить: сияние всё усиливалось, нарастало, выходя на новый уровень, и — наконец слилось в непрерывный ореол, окутавший изголовье башни.
Ореол этот был зелен, как водная мята, а распространившийся повсюду свет имел прозрачно-серый с желтизной оттенок хризолита. Себастьян с изумлением заозирался вокруг. Не только цвет, но и тонкий аромат мяты просочился в заросли, делая ночь пронзительно свежей. Ощущение опьянения проходило, однако глаза продолжали бесстыже обманывать сильфа: пейзажи Виросы постепенно таяли, растворялись в мятном тумане. И вот реальность исчезла, как дым, — только зелёное серебро луны по-прежнему блестело над головой.
Вода. Никогда прежде Серафим не видел столько воды. Словно святые Изначальные Воды, из которых Создатель сотворил жизнь и всё сущее, хлынули ниоткуда и вольготно разливались вокруг! Святые Изначальные Воды, которые Создатель сам впоследствии увел из своего мира, разгневавшись на его бесчисленные пороки. Туман обретал фактуру, обрастал формами. Туман облекался в призрачную плоть иного… смутно знакомую плоть.
Что за чертовщина тут происходит? Ювелир никак не мог собраться. Бешеным галопом мысли пустились вскачь, пока вдруг не остановились — резко, будто наткнувшись на непреодолимый барьер.
Полночь открылась, как старая рана.
Из туманного прибоя появилась женщина. Из рук её, напоминавших тонкие гибкие ветви, росли неземные цветы — полупрозрачные, сотканные словно из белого марева. Волосы развевались. Глаза, похожие на ручьи, зеленые в сумраке древнего леса, отдавали обманчиво мягкой прохладой — способной успокоить разгоряченную плоть и незаметно, исподволь принуждающей застывать сердце. Ничто в плывущей к нему хрупкой фигуре не напоминало человека, всё было невозможным, невообразимым, но, тем не менее, Себастьян немедленно узнал её.
