Лорд, хмыкнув, глядит на него со смешанным выражением насмешливости и сомнения: уж не изменяет ли ему слух?
Поймав этот взгляд, премьер поднимается на ноги и опускает глаза.
— Что привело вас, милорд, в такую холодную ночь?
Глава 15, в которой ведут философские беседы и заглядывают в самих себя
Поразмыслив и немного уняв сердцебиение, Кристофер добавил, дабы не оставалось ни единого шанса оказаться понятым неверно:
— Ваш покорный слуга счастлив принимать вас — всегда, когда это угодно милорду.
— Разве? — скупо проронил правитель, глядя на него со строгостью, скорее всего напускной, но в два счета заставившей сердце вновь начать колотиться. — Как я погляжу, ты был увлечен луной.
Темные волосы аристократа, всегда аккуратнейшим образом уложенные и схваченные бантом, в этот миг падали свободно, блестящим каскадом рассыпаясь по плечам. Застать Кристофера в подобном виде можно было разве что перед самым отходом ко сну. Сейчас же… негоже оставлять волосы распущенными и выглядеть небрежно пред августейшим гостем. Досадуя на случившуюся неловкость, мужчина потянулся было собрать их, но правитель только поморщился.
— Оставь как есть, — он отрицательно покачал головой.
Что и говорить: не очень-то уместно приводить прическу в порядок сию же секунду, учитывая, что и шелковые одежды премьера весьма далеки от стандартов официальной аудиенции.
— Прошу извинить меня, милорд, — глава службы ювелиров смущенно отвел взгляд. — Мне не спалось, а город прекрасен, как сказка, в сакральную ночь. Но вы, разумеется, затмеваете собою и солнце, и полную луну, взошедшие одновременно.
От пышной метафоры лорд Эдвард демонстративно закатил глаза.
— Такая любовь к изящной словесности, — вполголоса заметил он, — наводит на мысли, что ты метишь не в политики, а в поэты.
Аристократ виновато развел руками, про себя оценивая последствия возможных вариантов ответа.
— Милорд склонен к снисходительности, — с кроткой улыбкой возразил премьер. Кажущаяся сущей безделицей лёгкая светская беседа заставляла с осторожностью подбирать обороты. — Напротив — мне следует просить прощения за косноязычие, ибо в присутствии вашем я теряю слова.
Кристофер, конечно, лукавил: относясь к самой верхушке правящей элиты, он получил первоклассное образование и был, в частности, выучен искусству риторики и стихосложения. В конце концов, вовсе не благодаря красивым глазам сделал он стремительную блестящую карьеру.
Если бы такова была воля его покровителя, аристократ вполне мог бы служить Ледуму и на литературном поприще. Но лорд Эдвард уделял преступно мало личного внимания искусствам, предпочитая экономику и большую политику, периодически выливающуюся в маленькую победоносную войну.
— Дипломат не может позволить себе роскошь косноязычия, — спокойно парировал он, смерив собеседника оценивающим взглядом. — Может, напрасно я возложил на тебя надежды?
Кристофер прикусил язык. Туше! — эту маленькую словесную пикировку он проиграл.
Проиграл быстро и вполне ожидаемо, ибо кто в своем уме решится превзойти лорда Ледума?
— Возьму на себя смелость предположить, что милорд недоволен ведением дипломатической переписки?
— По правде сказать, придраться здесь не к чему, — правитель усмехнулся. — Даже слишком красиво, на мой вкус, для сухих официальных бумаг. Будь осторожен: начитавшись высокой поэзии, жить в грубом прозаичном мире становится совершенно невозможно, ведь так?
— Поэзия — не слова на пыльных страницах книг, — учтиво заметил премьер, — она пронизывает все сферы жизни. И в привычный регламент возможно привнести малую толику красоты.
Кристофер действительно старался разглядеть проявления красоты во всем. Он был уверен — в противном случае, задавленные рутиной, смятые бесконечно повторяющейся обыденностью, люди быстро превращаются в отработанный материал. Шаблонный мир нестерпимо скучен — и одновременно смертельно опасен: он побуждает остановиться в развитии. Чтобы избегнуть застоя, всякое дело следует совершать так, чтобы захватывало дух, а сердце исполнялось жгучим ощущением восторга. Чувствовать близкий предел и знать: лучше ты не сможешь… по крайней мере, сегодня и сейчас.
— Я тоже предвзят на красоту, но в океане серости ее капля, — правителя не слишком-то увлекали философские речи, а потому он незамедлительно и довольно резко сменил тему: — Ответь мне, как долго еще ты сможешь пребывать на грани?
Кристофер с легким беспокойством всмотрелся в точеные черты лорда-протектора, но на сей раз, увы, ничего не сумел прочесть в бесстрастном, непроницаемом выражении лица. Что-то изменилось в поведении его покровителя. Премьер чувствовал это изменение так остро и ясно, как чувствует пес малейшие нюансы в настроении хозяина. Жизненная необходимость и годы наблюдений выработали в нем этот, бесспорно, полезный навык. Обладая им, находиться рядом с правителем было не так уж и сложно: лишь неотрывно следуй за изменчивой кривой его мысли да предугадывай желания — прежде, чем те облекутся в жесткую форму приказов.
Конечно, далеко не всегда этот трюк удавалось проделать без просчетов.
— Меня привлекает то, что находится за ней, милорд, — осторожно уточнил премьер, решившись преступить границы предписанной сдержанности. — То, что спрятано за горизонтом. Или хотя бы возможность подобраться к нему вплотную — так близко, как только возможно.
— Многих будоражит запретное, — пожал плечами лорд Эдвард, приблизившись на совсем небольшой шаг. Ослепительная тьма его глаз завораживала. Тьма отсвечивала призрачной синевой, сбивая границы между черным и белым, ложным и истинным. — Но немногие на самом деле готовы встретиться с ним лицом к лицу.
О, Кристофер мог бы добавить — и еще меньше тех, кому известно кое-что важное: встретиться лицом к лицу недостаточно. Предельно близкое на самом деле — недосягаемо; это максимальный, непреодолимый рубеж удаления. Луч вселенной замыкается в круг — в точке, которая есть одновременно и начало, и конец. Быть предельно близким к полюсу значит быть разделенным с ним целой вечностью, значит стремиться к недостижимому.
Он мог бы сказать всё это, но промолчал, и лорд неторопливо продолжил свою игру в шарады:
— Обратная сторона луны всегда сокрыта от любопытных глаз, утопая в непроглядной тени.
— Тень пугает, мой лорд, — выдохнул в ответ аристократ, — но формирует объем и придает акценты. Именно тень очерчивает силуэты и контуры, а светлые стороны гораздо выгоднее выглядят на фоне темных. И существуют ли вещи, безусловно светлые или темные?
Он вновь замолчал, не договорив, что мир не исчерпывается взаимоисключающими характеристиками. Как и живущие в нем по случайной прихоти судьбы, многогранные, многомерные, но страшащиеся познать себя, взглянуть внутрь… и обрести нечто большее. Печально, когда душа стиснута условностями.
