Джудетт отправилась в церковь вместе со Стиной. Помимо Бомбома, мы дома одни. У нас есть попкорн, и Эмма полила свою порцию растительным маслом и посыпала перцем и тертым пармезаном. Ее рука двигается между миской и ртом в такт с бравурной музыкой.
– Боже, как он лягается! – говорит она с набитым ртом. – Я думаю, ему нравится попкорн.
– Тебе больно?
– Нет. – Она смеется. – У меня в животе маленькие ножки. Разве не странно?
– Очень странно.
– Хочешь потрогать?
Я качаю головой. Она поворачивается к компьютеру. Очередной взрыв на экране окрашивает всю комнату в желтый цвет.
– Как мне хочется, чтобы Мике был здесь.
Меня одолевают сомнения.
– Когда ты разговаривала с ним в последний раз?
– Сегодня. Надо показать тебе фотографии, которые он прислал.
Она вытирает руки бумажным полотенцем и берет свой телефон, ищет снимок и показывает мне. На Мике некое подобие анорака из москитной сетки. Она закрывает его лицо, но, увеличив изображение, я вижу, что он улыбается.
– Его брат живет в таком месте около Эверкаликса, где просто горы комаров.
– Здорово. Кажется, что ему нравится.
– Думаешь? Посмотри вот эту.
Следующая фотография сделана внутри дома. За окном, насколько мне удается понять, на газоне дымится гриль.
– Они не могут сидеть снаружи из-за этой нечисти, – говорит Эмма. – Поэтому им приходится оставаться внутри и следить, когда придет время бежать за мясом.
– Ничего себе.
Сразу возникает ощущение, словно комары оккупировали мои ноги и лицо, и у меня даже начинают чесаться нос и уши.
– Я не особо жалею, что меня там нет, – продолжает Эмма. – Но я люблю его родителей, правда. Но вот братец Мике… тот еще подарок.
Она опускает телефон. Я успеваю заметить, что снимки присланы сегодня. Тогда ее муж, по крайней мере, еще дает о себе знать. Во всяком случае, она это не придумывает.
Я чешу ноги, окончательно избавляясь от последствий воображаемой атаки комаров.
– Ну и вонь от твоего попкорна, – говорю я. – Просто не представляю, как ты можешь его есть.
– Это не мое желание, а малыша.
– Ага, конечно.
Эмма соскребает все остатки из миски и кладет себе в рот. Они хрустят, когда она жует.
– Надеюсь, Мике скоро приедет домой, – говорит она. – Ему со многими надо попрощаться. Вся его родня живет там, на севере. И если бы ты знал, как он любит природу.
Из экрана доносится треск автоматных очередей, и комната озаряется мерцающим светом. Эмма вытирает рот бумажным полотенцем.
– Он не может просто ждать, – говорит она и кладет руку на живот. – Мы ведь еще даже не начали готовить квартиру к рождению ребенка.
Она поворачивается к компьютеру. Мне становится интересно, что происходит в ее голове. Я, пожалуй, сам сойду сума, если попытаюсь понять.
И не могу спросить, поскольку обещал Джудетт.
Я беру свой телефон. Проверяю, не пропустил ли сообщение от Юханнеса. Он все еще не дал о себе знать.
– Кто это был? – спрашивает Эмма и показывает на монитор.
– Понятия не имею.
Я таращусь на последнюю фотографию на странице группы. Квартира Али. Хампус и Амманда сидят на диване в гостиной между двумя незнакомыми мне девицами. На журнальном столике горит свеча. Там же лежат розовые и фиолетовые георгины из чьего-то сада. Кто-то распечатал профильную фотографию Тильды и вставил в тонкую позолоченную рамку.
Я сделал это фото. Мы прогуливались с Бомбомом в лесу. Она шла немного впереди по широкой тропинке, и я окликнул ее и сфотографировал как раз, когда она обернулась.
Я просматриваю страницу. Там другие снимки. Хампус называет это поминками. Я пытаюсь зайти на страницы Аманды и Элин, но обнаруживаю, что они заблокированы.
Эмма тянется к моей чашке с попкорном. Замирает посередине движения. Я замечаю уголком глаза, что она тоже смотрит на мой телефон.
Я поднимаюсь с кровати, еще даже не успев принять решение. Мое тело будто само по себе идет в гостиную. Я вытаскиваю из гардероба старые кроссовки, которые не надо зашнуровывать.
– Куда ты? – спрашивает Эмма, выходя вслед за мной.
– Мне надо сделать одно дело.
Бомбом тоже выглядывает из гостиной. Он машет хвостом.
– Ты остаешься здесь, – говорю я.
Он зевает и потягивается. Смотрит на меня и начинает махать хвостом снова.
– Не ходи туда, – просит Эмма.
Я не отвечаю. Снимаю свою красную тренировочную куртку с крючка.
– Симон. Уже поздно.
– Я приду домой до возвращения матушек.
– Дело не в этом. Я просто боюсь, что…
Она замолкает.
– Чего? – спрашиваю я.
– Людям нужен виноватый. К несчастью, им оказался ты. Но… я беспокоюсь просто.
Я качаю головой.
– Мне надоело прятаться, – говорю я.
ИМЯ: ЛЮСИНДА
TELLUS № 0 392 811 002
ПОСЛАНИЕ: 0018
Я смотрю на снимки с «поминок», на которые меня приглашала Аманда. Симона не видно. Там несколько парней из одного с ним класса. И несколько – из клуба пловцов. Но с большинством я никогда прежде не встречалась.
Они выкладывают снимок, где пьют за Тильду. И фотографируют друг друга, когда плачут и обнимаются. Они называют ее самой красивой. Лучшей. Примерно те же набившие оскомину слова люди когда-то говорили обо мне. Они явно специально ждут, пока их снимут, и только потом вытирают потекшую тушь.
Они не заслужили эти слезы. Хотя они даже не понимают этого сами.
Люди часто верили, что хорошо знали Тильду, но в большинстве случаев сильно ошибались на сей счет. Она много рассказывала о себе самой, даже такие вещи, которые могли показаться очень личными, но никогда не делилась своими чувствами. Ее истории всегда касались только того, что лежало на поверхности, и меня поражало, сколь малое число из ее слушателей замечало это.
Однако легкомысленной и лицемерной Тильду язык тоже не поворачивается назвать. Даже если кому-то могло показаться так из моих предыдущих слов. Скорее она всегда как бы старалась держать нос по ветру. Если ты пребывал в печали, она могла утешить; если злился на кого-то, без колебаний принимала твою сторону; если тебе требовалось посмеяться, умела всегда тебя рассмешить. Она вообще могла стать любой, в зависимости от твоего желания, если только при этом ей не требовалось показать свои слабые стороны.
Она едва ли демонстрировала их даже мне. Я знала ее с семи лет, и все равно Тильда порой оставалась для меня загадкой.
