– Они дома? – спрашиваю я и киваю на дверь спальни.
– Мама только ушла на работу. Я думаю, Джудетт снова заснула. – Эмма наклоняется над столом. – Ты пропустил третью мировую войну утром.
Я дую в свою чашку, пытаясь охладить чай:
– Из-за чего они теперь ругались?
Эмма засовывает ложку в рот, стучит ею по передним зубам:
– Ты видел, что Мария сегодня утром написала о тебе на странице полиции в Facebook?
– Нет, – говорю я и беру мой телефон.
– По мнению Стины, она могла бы сделать больше, – говорит Эмма, пока я ищу нужный пост.
«Полиция хочет напомнить, что в деле о 17-летней девушке, найденной мертвой в районе Норра Портен, нет никаких реальных подозреваемых и никаких улик, способных подкрепить ту или иную версию. Распространение слухов может нанести большой вред как семье жертвы, так и невинно обвиняемым и вдобавок затруднить расследование».
Я смотрю на казенные слова. Пост получил уже более сорока комментариев.
– С тобой все нормально, Симон? У тебя есть с кем поговорить обо всем этом?
Я пытаюсь отпить чай, но он обжигает мне язык, и с моих губ срывается ругательство.
– Ты же знаешь, что всегда можешь поговорить со мной? – продолжает Эмма.
– Конечно.
– Тебе станет тяжко, если ни с кем не поговорить.
Я снова дую на чай. Моя сестра, которой каким-то образом удалось убедить себя, что Судный день никак не повлияет на находящегося в ее животе ребенка, переживает из-за такой ерунды.
Я делаю глоток и начинаю читать комментарии. Несколько человек, похоже, на моей стороне.
– Маме не так легко зависеть от Марии, – говорит Эмма. – Я думаю, она все еще чувствует себя обманутой.
Я как раз собираюсь спросить, что она имеет в виду, когда мне на глаза попадается один из последних комментариев.
«Само собой, полиция так говорит. Удобно, наверно, когда там работает подружка-лесбиянка твоей мамочки».
Его тоже успели прокомментировать:
«А я бы хотел, чтоб эта парочка надела наручники на меня».
Я отрываю взгляд от телефона.
– Ну, я не говорю, что Джудетт в чем-то не права, – шепчет Эмма и косится на дверь спальни. – Они же развелись. Но…
– Джудетт и Мария раньше встречались? – спрашиваю я.
Эмма закрывает руками лицо, с силой трет глаза:
– Чеерт. Я думала, ты знал.
– Сейчас в курсе весь город, – говорю я и кладу телефон на стол перед ней.
Эмма опускает руки. Ее глаза стали красными.
Пока она читает комментарии, я вспоминаю всякие мелочи, замеченные мною в конце весны. В те недели, пока я жил дома у Джудетт, кое-что привлекло мое внимание.
Шампунь для волос белого человека. Слишком светлый тональный крем. Незнакомый запах духов в комнате, когда я вернулся после недели у Стины. На мой вопрос Джудетт ответила, что у нее ночевала подруга. Хватало и других моментов тоже. Например, Джудетт постоянно проверяла телефон. Могла улыбаться совершенно некстати, когда мы сидели вместе и смотрели фильм. И она снова слушала музыку.
Сейчас это кажется настолько явным, что у меня просто не укладывается в голове, почему я раньше ничего не понял.
Эмма отодвигает телефон с брезгливой миной.
– Когда у них все закончилось? – спрашиваю я и снова думаю о таинственных улыбках Джудетт.
– В июне, – отвечает Эмма тихо. – Это было маминым условием, чтобы Джудетт смогла опять переехать сюда.
Тогда Джудетт разорвала их отношения ради меня. Она перебралась назад, чтобы больше времени проводить со мной. А я использовал любую возможность, лишь бы смыться из дома.
От угрызений совести мне становится трудно дышать.
– Как Стина могла так поступить?
– Ты разве не понимаешь? – спрашивает Эмма.
Мы смотрим друг на друга. Порой я забываю, что для моей сестры Джудетт всего лишь дополнительная мама. Вместе смеяться над Стиной – одно дело, но когда мамы ругаются, Эмма почти всегда на ее стороне. И в результате мне приходится защищать Джудетт.
– Мама, по крайней мере, пытается наладить нормальную жизнь, – говорит Эмма.
– Чертовски романтично делать это с помощью шантажа.
– Это не шантаж! Она просто не могла жить с Джудетт, пока у той была другая женщина. В этом, наверное, нет ничего странного?
Мы можем поругаться, как случалось в прошлом. Когда у Стины и Джудетт возникали проблемы, они сказывались не только на их отношениях, но и на наших тоже.
Я не хочу ссориться. Не знаю, что может случайно слететь у меня с языка. Я встаю, ставлю свою чашку в мойку и оставляю бутерброды нетронутыми на столешнице.
ИМЯ: ЛЮСИНДА
TELLUS № 0 392 811 002
ПОСЛАНИЕ: 0028
ЛЮСИНДА
Яне успела проверить все сообщения на компьютере Тильды и сфокусировалась на тех людях, кто связывался с ней в последний месяц.
То есть на Элин и Аманде и остальных из их не особо дружной компании. Я чувствую себя неловко, читая, о чем они пишут друг другу. Масса мелких драм, но ничего имеющего отношения к смерти Тильды. И все присутствовали на вечеринке. Они не могли это сделать.
Я смотрю послания Молли. Там главным образом эмодзи. Мать Тильды, похоже, использовала древний телефон, поскольку ее письма написаны прописными буквами. Хватает прощальных сообщений от родственников со всего мира.
Почти невыносимо читать послания Каролин, особенно последних дней, где она отчаянно просит Тильду перезвонить ей и рассказать, куда она подевалась. И ответы того, кто выдавал себя за Тильду. Он прекрасно знал, что она лежала и гнила за закрытой фабрикой, но обещал от ее имени вернуться домой: «Я тоже тебя люблю. Ты лучшая мама в мире».
Тильда не преувеличивала, когда писала, что Клас пытался спасти ее душу. Он почти ежедневно отправлял ей ссылки на статьи о признаках возвращения Иисуса. Целые списки якобы предсказанных в Библии событий (три суперлуния подряд, вирус Зика, Вторая мировая война). У меня дрожь пробегает по коже, когда я читаю их. Сразу возникает ощущение, словно наша гибель была предрешена заранее. Также Клас отправлял ей цитаты из Библии. Некоторые из них знакомы мне: он приводил их в Линдгордене. Но есть и такие, например:
«И будут знамения в солнце и луне и звездах, а на земле уныние народов и недоумение; и море восшумит и возмутится».
«Люди будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются».
«И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою».
