СИМОН
Я злилась на Тильду за то, что она не пришла домой, – говорит Каролин. – Я звонила и звонила, но она отвечала только эсэмэсками.
Мы сидим на веранде с тыльной стороны дома. Каролин смотрит на меня ничего невидящим взглядом. Мысленно она где-то в другом месте. Я вижу, как кровь пульсирует у нее на висках. Рука слегка дрожит, когда она поправляет воротник своей блузки в сине-белую полоску. Слезы катятся по щекам.
– Я беспокоилась за нее. Но никогда не сомневалась, что именно Тильда писала мне. – Она моргает. Пытается сфокусироваться на мне. – Как я не сумела понять, что это была не моя дочь? Можешь объяснить мне?
– Нет, – говорю я. – Я и сам не понял.
Через стол ползет оса. Я смотрю на ее блестящее тельце. На вялые, тяжелые движения.
– Я постоянно ждала, что она вот-вот придет домой, – говорит Каролин. – Порой, казалось, даже слышала ее шаги.
У меня мороз пробегает по коже, хотя солнце греет мне спину.
Оса нашла маленькое пятно, похожее на разлитое красное вино. Задняя часть ее туловища начинает раскачиваться вверх и вниз, и я вспоминаю из биологии, что именно там пульсирует их сердце.
Каролин смахивает осу со стола.
– Я очень обрадовалась, когда Люсинда мне все рассказала, – говорит она. – Я очень не хотела, чтобы это оказался ты.
Слезы застилают глаза, и я моргаю, пытаясь от них избавиться. Мне надо взять себя в руки. Сконцентрироваться на том, что я здесь по делу.
– Тильда сказала мне, что она собиралась встретиться с кем-то, – говорю я.
Каролин кивает. Похоже, она не удивлена. Полиция, конечно, уже ей рассказала.
– Ты не знаешь, кого она могла иметь в виду? – спрашиваю я.
Каролин смеется. Это больше напоминает смех сквозь слезы.
– Нет. Я совершенно ничего не знала о том, чем занималась моя дочь.
Оса, жужжа, кружится вокруг моей головы. Я отмахиваюсь от нее, и она улетает в сторону сада.
– Ты знал, что она начала принимать наркотики? – спрашивает Каролин.
Даже мне сейчас стоит труда признаться в этом.
– Мне нужно было рассказать, – говорю я.
– Да, пожалуй. – Она наклоняется вперед, берет меня за руку. – Есть вещи, которые нам всем следовало делать иначе.
В доме звонит телефон. Его мелодия слишком радостная для такого момента. Но Каролин не реагирует.
– Порой я спрашиваю себя, не моя ли это вина.
Она отпускает меня. Скрещивает руки на груди.
Телефон в доме наконец замолкает.
– Я давила на нее слишком сильно, точно как моя мать поступала со мной и фигурным катанием. Именно она вбила мне в голову, что, если у человека есть талант, его нельзя растрачивать впустую.
Каролин смотрит в сторону сада. Большинство цветов отцвело, но на клумбах остались еще яркие пятна мордовников, заячьей капусты и чего-то напоминающего крошечные пасторские воротнички. Еще виднелись розовые кисти кентрантусов.
– Но я думала, что Тильда ведь этого хочет, – продолжает Каролин. – Она же чуть ли не ночевала в бассейне. Всегда старалась потренироваться еще немного, правда?
– Да, – соглашаюсь я, но она, похоже, едва замечает мое присутствие. – Ей нравилось.
Я смотрю на кентрантусы. Вижу оборванные стебли. Кто-то собирал цветы.
– Неужели я во всем виновата? Как ты считаешь? – спрашивает Каролин.
Она смотрит на меня снова широко открытыми глазами.
– Нет, – отвечаю я. – Ты здесь ни при чем.
Я изо всех стараюсь говорить уверенно. Убедительно. Но сам не знаю, что думаю. Мне просто хочется поскорее убраться прочь.
– Ты уверен? Она считала меня хорошей матерью?
– Да. Конечно.
Каролин улыбается устало. Качает головой:
– Извини. Мне не следовало вываливать это на тебя. Просто столько всяких мыслей в голове сейчас, когда она умерла.
Она достает скомканный носовой платок и вытирает щеки и нос.
Я смотрю в сторону возвышающейся над садом крыши дома Люсинды, на верхний край ее окна. Она сейчас там, ждет результаты нашей встречи. Ей не удалось получить никаких ответов от Томми. Сейчас все зависит от меня.
– Если кто-то и давил на Тильду, так, пожалуй, Томми, – бурчу я. – Конечно, он тренер, это была его работа, но…
Каролин сморкается и возвращает платок в карман.
– О чем ты говоришь? – спрашивает она.
– Порой он доходил до крайностей. Ты так не считаешь? Всегда был недоволен.
Каролин молча смотрит на меня. Ее взгляд становится яснее. Что-то меняется между нами, но я не могу понять, в чем дело.
– Тебе известно, почему он и Тильда поссорились? – интересуюсь я.
– С чего ты взял?
Я понимаю, что она насторожилась. Не знаю только, почему именно.
– Все так говорят.
Каролин смеется. Мне становится не по себе.
– По-твоему, Томми убил ее? Поэтому ты спрашиваешь?
Я не в состоянии произнести ни слова.
А Каролин не спускает с меня глаз:
– Есть такие слухи?
Я качаю головой. Пытаюсь улыбнуться:
– Нет, насколько мне известно. Все, похоже, едины во мнении, что это сделал я.
Каролин не улыбается в ответ. Я снова смотрю на пятно кентрантусов, и мне вспоминается букет, лежавший на куче медалей. Я ищу взглядом шалфей и нахожу его у забора.
Мой глаз фиксирует слабое движение сбоку, и, посмотрев в ту сторону, я вижу, как от гуляющего по дому сквозняка с похожим на вздох звуком чуть приоткрывается дверь веранды. Кто-то открыл входную дверь с лицевой стороны. Каролин торопливо поднимается со стула.
– Оставайся здесь, – говорит она.
Ее ноги быстро семенят по деревянному полу. Она уже почти у выхода с веранды, когда дверь распахивается.
– Любимая? Ты здесь?
Я узнаю голос. Но не могу поверить собственным ушам.
– Подожди! – кричит Каролин.
Однако ее гость уже выходит на веранду. Наши взгляды встречаются.
На Томми тренировочный костюм. Волосы все еще влажные. Я чувствую запах хлорки, исходящий от его сумки. Запах Тильды. Даже на свежем воздухе он столь сильный, что создается ощущение, словно она здесь.
– Симон, – говорит Томми, стараясь скрыть свое замешательство. – Как приятно тебя видеть. Надеюсь, я не помешал. Мне надо обсудить кое-какие вещи с Каролин…
Она даже не пытается подыгрывать ему. Просто стоит между нами.
– Мне уже пора уходить, – бормочу я и встаю.
