– Скоро мы все за ним последуем. С теми, что остались, нам и дня не продержаться. Город пуст: даже гарнизонный пекарь и тот ушел.
– А что совет?
– Ушли все до единого. Бриклин должен вернуться через пару дней с известием от Абалаина. Думаю, он вручит свое послание самому Ульрику – к тому времени в замке поселится он.
Рек не ответил – да и что было отвечать? Все верно: битва окончена, впереди только бойня.
Подошли молча Сербитар, Винтар и Менахем в изодранных, окровавленных белых плащах – но ран на них не было.
– Вот и конец, – сказал Сербитар, поклонившись Реку. – Какие будут приказания?
– Что я могу сказать? – пожал плечами Рек.
– Мы могли бы отступить в замок, – сказал Сербитар, – но с таким числом мы и его не удержим.
– Значит, умрем здесь. Это место ничуть не хуже того.
– Верно, – подтвердил Винтар, – но, мне кажется, нам дадут несколько часов передышки.
– Почему? – спросил Хогун, расстегивая бронзовый зажим на плече и снимая плащ.
– Мне кажется, надиры нынче не пойдут больше на приступ. Сегодня они убили могущественного воина, о котором сами слагали легенды. Они устроят пир в честь этого события. А завтра, когда мы умрем, будет новый пир.
Рек снял шлем, подставив прохладному ветру взмокшую от пота голову. На ясном голубом небе светило золотое солнце. Он вдохнул в себя чистый горный воздух, чувствуя, как сила вливается в усталые члены. Его память обратилась к тем радостным дням, когда он жил в Дренане у Хореба, – далекие дни, они более не вернутся. Рек выругался вслух и засмеялся.
– Если они не станут нападать, мы устроим свою пирушку. Боги, ведь умираешь в конце концов только раз! Право же, это стоит отпраздновать!
Хогун с усмешкой потряс головой, но Лучник, подошедший незаметно, хлопнул Река по плечу.
– Вот это по-моему. Только почему бы не пойти в этом деле до конца?
– До конца?
– Пойдем на пир к надирам. Тогда угощать придется им.
– А ведь в этом что-то есть, Бронзовый Князь, – сказал Сербитар. – В самом деле, пойдем?
– Вы что, обезумели оба? – спросил Рек, переводя взгляд с одного на другого.
– Ты сам сказал – умирать только раз, – ответил Лучник. – Терять нам нечего. И потом, надирский закон гостеприимства защитит нас.
– Нет, это безумие! Неужто вы всерьез?
– Еще как всерьез, – сказал Лучник. – Мне хотелось бы воздать последние почести Друссу. А надирским бардам будет о чем петь в последующие годы. Да и дренайские, думаю, не отстанут. Мне нравится этот замысел – в нем есть поэзия. Пир в логове дракона.
– А, черт, я с вами, – сказал Рек. – Должно быть, я тоже свихнулся. Когда отправляемся?
Трон черного дерева поставили у шатра, и Ульрик восседал на нем в восточных одеждах из шитого золотом шелка. На голове у него красовалась отороченная козьим мехом корона племени Волчьей Головы, а черные волосы были заплетены в косы по обычаю вентрийских королей. Вокруг него широким кольцом, насчитывавшим много тысяч, сидели начальники его отрядов, а за ними, тоже кругами, расположились прочие воины. В середине каждого круга плясали надирские женщины, повинуясь неистовому ритму сотни барабанов. В кругу военачальников пляска велась вокруг огромного погребального костра, где лежал Друсс-Легенда со скрещенными на груди руками. И его боевой топор лежал рядом с ним.
За пределами кругов горели бесчисленные костры, и запах жареного мяса стоял в воздухе. Женщины разносили на коромыслах ведра с лиррдом, хмельным напитком из козьего молока. Сам Ульрик в честь Друсса пил лентрийское красное. Вино не нравилось ему – оно казалось слишком слабым и водянистым человеку, возросшему на крепких напитках северных степей. Однако он пил это вино: поступить по-иному было бы неучтиво, ибо дух Друсса присутствовал на пиру. Рядом с кубком Ульрика стоял другой, налитый до краев, и по правую руку вождя возвышался второй трон.
Ульрик угрюмо созерцал поверх своего кубка лежащее на костре тело.
– Ты умер вовремя, старик, – тихо произнес он. – Ты будешь жить в наших песнях, и еще много поколений будут вспоминать тебя у наших лагерных костров.
Луна ярко светила на безоблачном небе, и звезды мерцали, как далекие свечи. Ульрик откинулся назад, глядя в вечность. Откуда эта печаль? Что так гнетет его душу? С ним нечасто случалось такое, а уж накануне столь крупной победы – и вовсе никогда.
В чем причина?
Его взгляд вернулся к телу погибшего воина.
– Причина в тебе, Побратим Смерти, – сказал он. – Это твои подвиги превратили меня в черную тень. Ибо во всех легендах помимо героев действуют и черные силы зла. Без них не было бы сказаний. Но я не злодей. Я воин по рождению, защищающий свое племя и желающий создать единую державу. – Ульрик выпил еще глоток лентрийского и вновь наполнил кубок.
– Что-то не так, мой повелитель? – спросил начальник его охраны Огаси, крепкий кочевник, убивший Вирэ.
– Он обвиняет меня. – Ульрик указал на тело Друсса.
– Так, может, зажечь костер?
Ульрик покачал головой.
– Не раньше полуночи. Врата должны быть открыты к его прибытию.
– Ты оказываешь ему великую честь, повелитель. В чем же он тогда обвиняет тебя?
– В своей смерти. Меч Ногуши был отравлен – так сказал мне его слуга.
– Но не по твоему же приказу. Я был с тобой и знаю.
– Какая разница? Или я уже не отвечаю за тех, кто мне служит? Я опорочил свою легенду, приказав положить конец легенды о нем. Черное дело совершил ты, Ульрик Волчья Голова.
– Он все равно погиб бы завтра. Что значит один день?
– Спроси себя, Огаси, много ли он значит. Человек, подобный Побратиму Смерти, рождается, быть может, раз в двадцать поколений. Чего же стоит один его день для обыкновенных людей? Год? Десять лет? Всю жизнь? Видел ты, как он умер?
– Видел, повелитель.
– Сможешь ты это забыть?
– Нет, повелитель.
– Почему же? Ты и раньше видел, как умирают храбрые воины.
– Он особый. Даже когда он упал в последний раз, я думал, что он поднимется. Даже и теперь кое-кто боязливо поглядывает на костер, опасаясь, как бы Побратим Смерти не встал.
– Откуда он взял силы, чтобы выйти против нас? Его лицо посинело от гангрены. Его сердце давно должно было остановиться. И боль…
– Покуда есть на свете войны, будут и воины, – пожал плечами Огаси. – Покуда есть воины, будут и князья между воинами. Среди князей будут короли, а среди королей – император. Ты сам сказал, повелитель: такой, как он, рождается раз в двадцать поколений. По-твоему, ему следовало умереть в своей постели?
