— Желаю тебе удачи, — сказал Друсс и протянул Нуангу руку. Тот кивнул и пожал ее.
Зибен подошел к Ниобе.
— Надеюсь, мы еще встретимся, госпожа моя.
— Может, встретимся, а может, и нет, — сказала она и отвернулась.
Поэт сел на своего коня, Друсс на кобылу, и они, взяв двух сменных надирских коней, покинули лагерь.
Еще до прихода в святилище Носта-хана вести о готирском нашествии достигли четырех станов. Из племени Острого Рога прискакал на взмыленном коне гонец. Остановившись у юрт своих воинов, он соскочил с седла. Готирская кавалерия налетела на два селения Острого Рога, перебив там всех: мужчин, женщин и детей. А еще тысяча солдат движется сюда, в долину, сказал гонец.
Предводитель воинов Острого Рога, мужчина средних лет по имени Барцай, послал за другими командирами, и в полдень они собрались в его юрте: Лин-цзе от Небесных Всадников, Квинг-чин от Летучих Коней и бритоголовый Кзун от Одиноких Волков. Они сидели молча, пока гонец рассказывал им о том, что видел сам: готирское войско движется походом, убивая всех надиров на пути.
— В этом нет смысла, — сказал Кзун. — Зачем им воевать с Острым Рогом?
— И зачем они идут в эту долину? — вставил Лин-цзе.
— Пожалуй, для нас более важен другой вопрос: что делать? — сказал Квинг-чин. — Им до нас меньше двух дней.
— Что делать? — повторил Барцай. — То есть как — что делать? Или ты видишь вокруг себя войско? Нас здесь и ста двадцати не наберется.
— Мы охраняем священное место, — сказал Лин-цзе. — Численность ничего не значит. Будь нас даже четверо, мы все равно приняли бы бой.
— Говори за себя! — рявкнул Барцай. — Я не вижу смысла зря губить свою жизнь. Если здесь не будет воинов, гайины пройдут мимо. Здесь для них ничего нет, кроме костей Ошикая. Нечем поживиться. Мы лучше сохраним святилище, если уйдем.
— Ба! — бросил Лин-цзе. — Чего еще и ждать от трусов из Острого Рога?
Барцай, вскочив на ноги, сорвал с пояса кинжал, а Лин-цзе схватился за саблю. Квинг-чин бросился между ними с криком:
— Нет! Это безумие!
— Я не позволю оскорблять себя в собственной юрте, — прорычал Барцай, злобно глядя на высокого Лин-цзе.
— Тогда не говори о бегстве, — сказал Лин-цзе, загоняя саблю обратно в ножны.
— А о чем еще тут можно говорить? — пожал плечами Кзун. — Я не хочу бежать от гайинов, но и своих воинов зря терять не хочу. Я не питаю любви к Острому Рогу, но Барцай — воин, закаленный во многих битвах. Он не трус. Я тоже. То, что он говорит, — правда. Гайины пришли сюда убивать надиров, хотя их цель мне непонятна. Если нас здесь не будет, они пройдут мимо. Надо заманить их поглубже в степь, подальше от воды. Их кони перемрут там.
Входное полотнище приоткрылось, и в юрту вошел человек небольшого роста, старый и сморщенный, в ожерелье из человеческих фаланговых костей.
— Кто ты? — подозрительно спросил Барцай, поняв по костям, что человек этот — шаман.
— Я Носта-хан, — сказал вошедший и сел между Кзуном и Барцаем. Оба отодвинулись от него подальше. — Вы уже знаете о том, что вам угрожает. Две тысячи готирских воинов, ведомые Гарганом, губителем надиров, идут к этому священному месту. Вы еще не знаете, зачем они идут сюда, но я скажу вам. Они идут, чтобы сровнять святилище с землей и растоптать в прах кости Ошикая.
— Но зачем? — спросил Кзун.
— Кто может разгадать мысли гайинов? Они смотрят на нас как на червей и убивают, когда им заблагорассудится. Мне нет дела до причины, которая ими движет, — довольно и того, что они идут сюда.
— Что же ты нам посоветуешь, шаман? — спросил Лин-цзе.
— Вы должны выбрать себе вожака и дать им отпор всеми своими силами. Нельзя отдавать святилище гайинам.
— Круглоглазые гады! — прошипел Кзун. — Им мало того, что они охотятся на нас и убивают. Теперь они вздумали осквернить наши священные места. Я этого не потерплю. Вопрос только в том, кому из нас быть главным. Я не хочу показаться спесивым, но я дрался в тридцати семи боях и предлагаю себя.
— Послушайте меня, — тихо заговорил Квинг-чин. — Я уважаю всех, кто здесь присутствует, и не хочу никого обидеть. Но из всех, кто сидит в этой юрте, командовать можем только я и Лин-цзе, ибо мы оба обучались у гайинов и знаем, как обороняться от осады. И есть здесь, в святилище, один человек, который понимает военное искусство гайинов лучше, чем кто-либо другой.
— И кто же этот... герой? — осведомился Барцай.
— Раньше он звался Окаи, — повернувшись к Лин-цзе, сказал Квинг-чин. — Теперь его зовут Талисман.
— И ты веришь, что этот человек способен привести нас к победе? — спросил Кзун. — Против превосходящих нас в двадцать раз вражеских сил?
— Небесные Всадники готовы ему подчиниться, — внезапно сказал Лин-цзе.
—И Летучие Кони тоже, — сказал Квинг-чин.
— Из какого он племени? — спросил Барцай.
— Из Волчьей Головы, — ответил Лин-цзе.
— Тогда пойдемте к нему. Я хочу сам на него посмотреть, прежде чем вручать ему своих людей, — заявил Барцай. — Тем временем я разошлю гонцов, ибо здесь поблизости много селений Острого Рога, а нам понадобится побольше бойцов.
Зусаи провела неспокойную ночь — ее преследовали странные сны. Какие-то люди тащили ее по камням и приковывали в мрачной, темной пещере. «Ведьма! Потаскуха!» — кричали они, осыпая ее ударами.
С панически бьющимся сердцем она открыла глаза, соскочила с постели и распахнула окно, вдыхая свежий ночной воздух. Слишком испуганная, чтобы снова ложиться спать, она вышла во двор святилища. Там сидели Талисман и Горкай. Когда она подошла, Талисман встал.
— Здорова ли ты, Зусаи? — спросил он, взяв ее за руку. — Ты так бледна.
— Мне приснился страшный сон, но теперь все прошло, — улыбнулась она. — Можно посидеть с вами?
— Конечно.
И они стали говорить о том, где же еще искать Глаза Альказарра. Талисман обшарил всю гробницу, простукал стены и пол, но никаких тайников не нашел. Вместе с Горкаем он даже поднял каменную крышку гроба и осмотрел высохшие кости внутри. Там ничего не было, кроме тяжелого серебряного лон-циа с изображениями Ошикая и Шуль-сен. Талисман оставил его на месте и осторожно закрыл крышку.
— Дух Ошикая сказал мне, что Глаза спрятаны здесь, но я не могу придумать, где еще искать, — сознался он теперь.
Зусаи прилегла рядом с мужчинами и уснула...
Худой человек с горящими глазами приблизил к ней лицо и до крови укусил ей губу.
— Теперь ты умрешь, ведьма, — и будешь умирать долго.
Она плюнула ему в лицо.
— Тогда я соединюсь с моим любимым, и мне не придется больше смотреть на твою мерзкую образину!
