Он жестоко ударил ее несколько раз и сгреб за волосы.
— Ты никогда не увидишь его по ту сторону вечности. — Он разжал ладонь и показал ей пять золотых гвоздей. — Ими я проткну тебе глаза и ушные перепонки, а последний вгоню тебе в язык, и твой дух навечно станет моим. Ты будешь прикована ко мне, как должна была быть прикована при жизни. Хочешь молить меня о пощаде? Падешь ли ты на колени, если я тебя освобожу, и поклянешься ли мне в верности?
Зусаи хотела сказать «да», но голос, исходивший из ее уст, не принадлежал ей.
— Клясться в верности такой жалкой твари? Ты ничто, Чаката. Я предостерегала моего господина против тебя, но он не слушал. Теперь я тебя проклинаю, и мое проклятие будет преследовать тебя, пока звезды не угаснут!
Он откинул ей голову назад, и она почувствовала, как золотое острие входит ей в глаз...
Зусаи закричала от боли и проснулась. Талисман сидел у ее постели.
— Как я здесь оказалась? — спросила она.
— Это я тебя принес. Ты говорила на чиадзе. Я не знаю этого языка, но он изменил твой голос до неузнаваемости.
— Я снова видела сон, Талисман. Это было как наяву. Какие-то люди притащили меня в темную комнату и там выкололи мне глаза. Это было ужасно. Они обзывали меня ведьмой и потаскухой. Они, как мне кажется... убили моего мужа.
— Отдохни, — сказал Талисман. — Твой ум помутился.
— Да, помутился, но я никогда прежде не видела таких снов. Краски такие живые, и... — Он погладил ее по голове, и она, обессиленная, уснула снова — теперь уже без сновидений.
Проснулась она в одиночестве. Яркий солнечный свет заливал комнату. На столе под окном стоял кувшин с водой и таз. Зусаи встала, разделась, налила воды в таз, добавив туда три капли духов из крошечного флакончика, умыла лицо и обмылась до пояса. Потом достала из котомки длинное платье из белого шелка, помятое, но чистое. Надев его, она выстирала одежду, которую носила накануне, и разложила ее сушиться на подоконнике. Босиком она вышла из комнаты и спустилась по узкой деревянной лестнице во двор.
Талисман сидел один, завтракая хлебом и сыром, а Горкай чистил коней на дальней стороне двора. Зусаи села рядом с Талисманом, и он налил ей воды.
— Тебе опять что-то снилось?
— Нет. — Она видела, что он устал до предела, и глаза у него потухли. — Что вы будете делать теперь?
— Я знаю... я верю, что Глаза здесь, но не знаю, где еще искать.
Пятеро мужчин вошли в открытые ворота, Зусаи, с упавшим сердцем узнав Носта-хана, встала и отошла в тень. Талисман смотрел на пришельцев с непроницаемым лицом. Шедший впереди бритоголовый воин с золотой серьгой в ухе остановился перед ним.
— Я Кзун из племени Одиноких Волков, — низким холодным голосом сказал он. Воин был крепким и поджарым, и Зусаи почувствовала страх, глядя на него. Он возвышался над Талисманом, словно бросал ему вызов. — Квинт-чин из Летучих Коней говорит, что ты славный полководец. Но ты не похож на полководца.
Талисман встал и прошел мимо Кзуна к высокому воину с мрачным лицом.
— Я рад тебя видеть, Лин-цзе.
— И я тебя, Окаи. Это Боги Камня и Воды привели тебя сюда.
Могучий воин средних лет вышел вперед.
— Я Барцаи из Острого Рога. — Он присел на корточки и протянул правую руку ладонью вверх. — Квинг-чин из Летучих Коней высокого мнения о тебе, и мы пришли просить тебя об услуге.
— Ну уж нет! — рявкнул Кзун. — Пусть сперва покажет себя.
— Зачем вам нужен полководец? — спросил Талисман, обращаясь к Лин-цзе.
— Сюда идет Гарган с целой армией. Они хотят разрушить святилище.
— Они уже истребили несколько надирских становищ, — добавил Квинг-чин.
Талисман отошел в сторону и сел, поджав ноги, на землю. Трое надиров подошли и сели напротив него. Кзун, помедлив, присоединился к ним. Горкай перешел через двор и стал, скрестив руки, позади Талисмана.
— Сколько человек в готирской армии? — спросил Талисман.
— Две тысячи, — ответил Носта-хан. — Уланы и пехота.
— Когда они будут здесь?
— Дня через два или три, — сказал Барцаи.
— И вы намерены сразиться с ними?
— Для чего еще нам нужен военачальник? — откликнулся Кзун.
Талисман впервые посмотрел ему в глаза.
— Будем откровенны, Кзун из Одиноких Волков, — сказал он без всякого гнева. — Это святилище оборонять невозможно. Две тысячи человек, сосредоточив свои усилия, непременно возьмут его... в конце концов. На победу нечего и надеяться. В лучшем случае мы продержимся несколько дней, возможно, неделю. Посмотри вокруг. Одна стена разрушилась, от ворот нет никакого проку. Всех защитников гробницы ждет смерть.
— А я что говорил? — вставил Барцаи.
— Значит, ты советуешь нам бежать? — спросил Кзун.
— Я ничего пока не советую. Я просто хочу, чтобы вы поняли очевидное. Вы твердо намерены дать бой?
— Да, — сказал Кзун. — Это единственное место, которое свято для всех надиров. Нельзя сдавать его без боя.
— Ты знаешь готирские порядки, Окаи, — вмешался Лин-цзе. — Знаешь, как они себя поведут. Согласен ты возглавить нас?
Талисман встал.
— Ступайте к своим воинам и скажите, чтобы они собрались здесь через час. Я буду говорить с ними. — С этими словами он прошел через двор и поднялся на восточную стену.
Растерянные вожаки встали и пошли прочь. Носта-хан последовал за Талисманом.
Горкай подошел к Зусаи, тихо стоящей у стены.
— Сдается мне, мы не доживем до дней Собирателя, — угрюмо сказал он.
— И все-таки ты останешься, — заметила она.
— Конечно, останусь, ведь я из Волчьей Головы, — заявил он с гордостью.
Носта-хан на стене сказал Талисману:
— Этого я не предвидел.
— Ничего. Победим мы или нет, это приблизит день расплаты.
— Почему так?
— Четыре племени будут сражаться вместе. Это покажет всем, каким путем мы должны следовать. Если мы победим, надиры будут знать, что готиров можно побить. Если потерпим поражение, святотатство, учиненное над святыней, скует племена огненными цепями.
— Победим? Ты сказал, что мы все умрем здесь.
— Мы должны быть готовы к смерти, но надежда все же есть, Носта. У них нет воды, поэтому главное — не подпускать их к источникам. Двум тысячам человек требуется двести пятьдесят галлонов воды в сутки, а их лошадям втрое больше. Если мы не допустим их к воде хотя бы несколько дней, лошади начнут падать, и тогда люди...
