— Извини, брат.
— Не надо извиняться, дружище. Я не хотел тебе выговаривать. Ты славно потрудился минувшей ночью. Жаль только, что им удалось спасти бочки с водой.
— Не все, Талисман. Им придется урезать порции.
— Как они вели себя в час опасности?
— Очень слаженно. У них хорошие командиры. А Гарган-то чуть не погиб. Я видел с пригорка, как он бродит среди пламени. Но молодой офицер подъехал и увез его — тот самый, который спас повозки.
Талисман облокотился о парапет, глядя в долину.
— При всей своей ненависти к Гаргану должен сказать, что он хороший полководец. Он вписал свою главу в готирскую историю. Ему было двадцать два, когда он возглавил поход, приведший к гражданской войне, — самый молодой генерал во всей готирской армии.
— Теперь ему уже не двадцать два. Он стар и грузен.
— Молодость уходит, мужество остается.
— Он полон яда. — Квинг-чин снял отороченный мехом шлем и расчесал пальцами потные волосы. — Злоба сжигает его. Он разбушуется не хуже ночного пожара, когда узнает, что командуешь здесь ты.
— Хорошо бы твои слова сбылись. В злобе человек редко принимает мудрые решения.
Квинг-чин присел на парапет.
— Ты уже выбрал, кто поведет воинов к водоему?
— Да. Кзун.
— Но ведь ты назначил туда Острый Рог? — удивился Квинг-чин.
— Так и есть. Но командовать будет Кзун.
— Одинокий Волк? А они не станут противиться?
— Увидим. Пусть твои люди собирают камни потяжелее и раскладывают их на стене. Будем бросать их в пехоту, когда те пойдут на приступ.
Сказав это, Талисман спустился со стены к Барцаю — тот как раз отпустил своих людей отдохнуть и напиться воды.
— Ты уже отобрал воинов? — спросил Талисман.
— Да. Двадцать человек, как ты приказывал. Их число можно увеличить — к нам пришли еще тридцать два воина.
— Если ты верно описал тот водоем, двадцати будет довольно. Пусть эти люди придут сюда — я хочу говорить с ними.
Барцай ушел, а Талисман направился туда, где Кзун и его воины достраивали помост. Верх его покрыли досками из старой башни. Талисман влез на него и выглянул в зубчатый проем.
— Хорошо, — сказал он подошедшему Кзуну.
— Сойдет. Ты здесь хочешь поставить меня и моих людей?
— Твоих людей — да, но не тебя. Назначь кого-нибудь на свое место. Я хочу, чтобы ты командовал воинами Острого Рога у водоема.
— Что? — Кзун побагровел. — Ты хочешь, чтобы я возглавил этих трясущихся обезьян?
— Если готиры возьмут водоем, они возьмут и святилище, — тихим и ровным голосом ответил Талисман. — Это ключ нашей обороны. Без воды врагу придется бросить в бой все свои силы; и если мы продержимся достаточно долго, они начнут умирать. С водой они могут выбирать из дюжины возможностей — могут даже уморить нас голодом.
— Не надо убеждать меня, как это важно, Талисман. Но почему ты даешь мне Острый Рог? Они слабаки. Водоем могли бы оборонять мои воины — уж они стояли бы насмерть.
— Ты поведешь Острый Рог. Ты боец, и они пойдут за тобой.
— Объясни почему, — заморгал Кзун. — Почему я?
— Потому что я так приказываю.
— Нет, есть и другая причина. Что ты скрываешь от меня?
— Ничего, — без зазрения совести соврал Талисман. — Водоем жизненно важен для нас, и я рассудил, что лучше тебя его никто не защитит. Но он находится на землях Острого Рога, и они сочтут себя оскорбленными, если я поручу другому племени оборонять его.
— А не сочтут они себя оскорбленными, когда ты поставишь меня вожаком?
— Придется рискнуть. Пойдем со мной — они ждут нас.
Барцай был в бешенстве, но скрыл свой гнев, глядя, как Кзун выводит воинов за ворота. Боль в груди опять донимала его — верхние ребра точно стиснули тугим железным обручем. Он так хотел, чтобы к водоему послали его. Там много троп для отхода. Он и его люди дрались бы отважно, но могли бы и отступить в случае нужды. А теперь он заперт в этой развалине, громко именуемой крепостью.
— Пойдем, надо поговорить, — сказал ему Талисман, и боль кольнула Барцая с новой силой.
— Поговорить? Довольно с меня разговоров. Не будь наше положение таким отчаянным, я вызвал бы тебя на бой, Талисман.
— Мне понятен твой гнев, Барцай. А теперь послушай меня: от Кзуна при осаде не было бы никакой пользы. Я видел, как он мечется по двору и как у него всю ночь горит фонарь. Он и спит под открытым небом — ты заметил?
— Да, он с причудами. Но почему ты доверил ему моих людей?
Талисман подвел Барцая к столу под навесом.
— Я не знаю, какие демоны владеют Кзуном, но видно, что он боится тесного пространства. Он не любит темноты и избегает замкнутых мест. Когда начнется осада, мы все окажемся заперты здесь. Это, мне думается, сломило бы Кзуна. Но он боец и будет защищать водоем, не щадя жизни.
— Я бы тоже не щадил жизни, — сказал Барцай, не глядя Талисману в глаза. — Как и всякий другой вожак.
— У всех у нас свои страхи, Барцай, — мягко сказал Талисман.
— Что это значит? — покраснел Барцай, с беспокойством заглянув в темные, загадочные глаза Талисмана.
— Это значит, что будущее страшит и меня. То же относится к Квинг-чину, Лин-цзе и всем остальным. Никто из нас не хочет умирать. Вот почему я так ценю твое присутствие здесь, Барцай. Ты старше и опытнее, чем прочие вожаки. Твое спокойствие и твоя сила очень пригодятся нам, когда придут готиры.
Барцай вздохнул, и боль немного отпустила.
— В твоих летах я проехал бы сотню миль, лишь бы сразиться в этом бою. Но теперь я чувствую на шее холодное дыхание смерти. И это превращает мои кишки в воду, Талисман. Я слишком стар, и лучше, если ты не будешь чересчур на меня полагаться.
— Ты ошибаешься, Барцай. Только глупцы не ведают страха. Я молод, но хорошо сужу о людях. Ты будешь стоять твердо и вдохновлять воинов вокруг себя. Ведь ты надир!
— Я не нуждаюсь в красивых речах. Я знаю свой долг.
— Это не просто речь, Барцай. Двенадцать лет назад, когда Спинорубы налетели на твое селение, ты ворвался к ним в лагерь с двадцатью людьми, обратил врагов в бегство и отобрал назад всех угнанных коней. Пять лет назад тебя вызвал молодой воин из Одиноких Волков. Ты получил четыре раны, но все-таки убил его. А потом сел на коня и уехал. Ты настоящий мужчина, Барцай.
— Как много ты обо мне знаешь, Талисман.
— Вождь должен знать своих людей. Но о твоих подвигах я узнал только потому, что твои воины хвастались этим.
