— Что скажешь? — спросил Премиан.
— Они где-то близко. Я прямо-таки чую их.
— Господину Гаргану нужны пленные. Передай это людям.
— Не мешало бы упомянуть о награде.
— Награда будет, но говорить об этом не следует. Излишняя лихость мне ни к чему.
— Однако вы осторожны, капитан, — усмехнулся Джомил.
— Я хочу, чтобы мои внуки, когда я буду сидеть с ними в прохладном осеннем саду, сказали то же самое: «Дедушка был человек осторожный», — улыбнулся Премиан.
— У меня внуки уже есть.
— И, возможно, больше, чем вы думаете.
— «Возможно» вы могли бы и не говорить, капитан.
Джомил вернулся назад и сообщил солдатам относительно пленных. Премиан снял шлем с белым плюмажем и расчесал пальцами вспотевшие светлые волосы. Ветер, охвативший мокрую голову, на миг показался ему прохладным, но жара тут же навалилась снова, и он надел шлем.
Впереди за поворотом показалась Храмовая Скала. Напоминающая гигантский колокол, она величественно вздымалась к небу. Премиан залюбовался ею и пожалел, что нет времени ее зарисовать. Тропа круто шла в гору, Премиан приказал Микалю въехать наверх с его ротой из двадцати пяти человек и там дождаться остальных. Младший офицер отдал честь и двинулся со своими людьми на восток. Премиан нахмурился. Микаль скачет слишком быстро — не понимает, что ли, что лошади устали, а вода на исходе?
Достигнув вершины взгорья, Микаль и его люди увидели четырех испуганных надиров, стремглав бегущих к своим лошадям. Гарган сказал, что ему нужны пленные, и Микаль уже слышал слова похвалы, которой удостоит его генерал.
— Золотой раг тому, кто возьмет языка! — крикнул он и пришпорил коня.
Надиры вскочили на своих коньков и галопом помчались вниз, поднимая тучи красной пыли. Мелким лошадкам не под силу тягаться с готирскими конями, и Микаль с солдатами вот-вот уже нагонит их. Жмурясь от пыли, Микаль выхватил саблю и пригнулся к шее коня, понукая его скакать еще быстрее. Надиры скрылись за поворотом... он едва различал их в пыли. Конь Микаля, летя во весь опор, обогнул поворот, солдаты кучей скакали за ним. Надиры теперь оказались слева, и их лошади прыгали, как будто через невысокую изгородь.
И в этот миг Микаль увидел пропасть, разверзшуюся перед ним, словно пасть громадного зверя. Он откинулся назад и что есть силы натянул поводья — но опоздал: конь на полном скаку прыгнул в зияющий проем и полетел вниз головой, выбросив Микаля из седла. Офицер с воплем упал на камни далеко внизу.
Уланы отчаянно старались осадить коней. Семеро упали вслед за Микалем, остальные сбились в кучу на краю обрыва. Тут пятнадцать надирских воинов, крича во всю глотку, выскочили из засады и бросились к ним. Испуганные лошади ринулись вперед, и еще десять солдат рухнули в пропасть. Оставшиеся восемь спрыгнули с седел и повернулись к врагу лицом. Но они были взяты врасплох, остались в меньшинстве, позади зиял обрыв, и бежать им было некуда. Надиры разделались с ними быстро и безжалостно... Только один надирский воин получил ранение — со щеки у него свисал лоскут кожи. Собрав готирских коней и взяв шлемы убитых, надиры быстро поскакали вниз.
Несколько мгновений спустя Премиан с тремя ротами въехал на вершину подъема. Джомил увидел тела, спустился к ним. вернулся и доложил:
— Все мертвы, капитан. Большинство, похоже, просто разбились. Их тела лежат на камнях внизу. Хорошие были ребята, капитан.
— Хорошие, — согласился Премиан, едва сдерживая ярость. — Но им достался офицер с мозгами дурного козла.
— Я слышал, что вы ему приказывали: вы велели ему ждать. Вашей вины тут нет, капитан.
— Мы спустимся к погибшим и похороним их. Как по-твоему, сколько человек было у неприятеля?
— Судя по следам, не больше двадцати, капитан. Несколько надиров скакали впереди наших и перескочили через трещину в узком месте.
— Итак, мы потеряли двадцать шесть человек. А враг сколько?
— Раненые у них точно есть. В месте, где они прятали своих коней, около десяти голов, на земле видна кровь.
Премиан устремил на сержанта тяжелый взгляд.
— Один или двое точно ранены, — заверил тот.
Понадобилось больше трех часов, чтобы спуститься на дно трещины, и к тому времени почти уже стемнело.
Надиры сняли оружие и доспехи с восемнадцати погибших, а тела обезглавили.
Глава 10
Зибен оглядел старый лабаз. Ниоба и другие надирки вымели из него пыль и паутину, отмыли грязь и развесили по стенам пять фонарей. Только один пока горел, озаряя дрожащим светом только что созданный лазарет. В северном конце помещения стояли две бочки с водой, рядом — два длинных стола. Зибен осмотрел разложенные там инструменты — старые щипцы, три острых ножа, несколько кривых роговых игл и одну прямую, из стали. Руки у поэта дрожали.
— Здесь есть все, что тебе нужно, поэт? — спросила Ниоба, ставя на стол коробочку с нитками.
— Нам понадобятся еще одеяла и миски.
— А миски зачем? Если у раненого есть силы на еду, он и сражаться может.
— Раненый человек теряет кровь, а с ней и силы. Вода и пища помогут ему окрепнуть.
— А почему ты дрожишь?
— Мне трижды приходилось помогать лекарям. Однажды я даже зашил рану на плече. Но мои познания в анатомии... в строении человеческого тела... очень ограниченны. Я, например, не знаю, что делать с глубокими ранами в живот.
— Да ничего, — просто сказала Ниоба. — Глубокая рана в живот — это смерть.
— Очень утешительно! Вот меду бы достать. Он очень полезен, особенно если смешать его с вином, — предохраняет раны от заражения.
— Пчел-то нет, поэт. А раз нет пчел, нет и меда. Зато у нас есть сухие листья лорассия. Они облегчают боль и навевают сны. Еще есть корни хакка, отгоняющие синих демонов.
— Синие демоны? Это еще что?
— Много же ты знаешь о ранах. Это невидимые дьяволы, которые проникают в распоротую плоть и делают ее синей — она начинает дурно пахнуть, и человек умирает.
— Ага, гангрена. И как же пользуются этими корнями хакка?
— Делают примочку и кладут на рану. Она очень скверно пахнет — демоны не любят ее.
— А не знаешь ли ты средства от дрожи в руках?
Ниоба засмеялась, и ее рука скользнула в низ его живота.
— Как же, есть отличное средство. — Она обхватила Зибена левой рукой за шею, пригнула его голову вниз и поцеловала. Сладостное тепло ее языка вызвало в нем возбуждение. — Посмотри теперь на свои руки, — сказала она, отстранясь. — Хорошее средство, правда?
— Не могу с тобой спорить. Куда бы нам пойти?
