— Вино — это хорошо, но хвастаться я никогда особо не умел.
— Это искусство приобретается с годами, — согласился Ошикай. — Я убедился, что рассказ становится куда занимательнее, если увеличить число врагов в десять раз. Бывает, правда, достоверно известно, что их было всего трое — тогда они превращаются в великанов.
— Есть у меня друг, который преотлично в этом разбирается.
— Он тоже воин?
Друсс посмотрел в лиловые глаза Ошикая:
— Нет, поэт.
— Ага! Я всегда брал с собой поэта, чтобы он вел счет моим победам. Я и сам хвастун хоть куда, но, слушая его песни, всегда испытывал стыд. Когда я говорил о великанах, он пел о том, как я подчинил себе самих богов. Ну как ты, отдохнул?
— Почти, — солгал Друсс. — Скажи-ка, человечек, — спросил он Шаошада, — что это за Большой Медведь такой?
— Это Страж Гирагастского Моста. Говорят, что он восемь футов вышиной и у него две головы — одна медвежья, с острыми клыками, другая змеиная, и она плюется ядом, прожигающим любую броню. Когти у него длиной с короткий меч и острее вертела. И еще у него два сердца — одно в груди, другое в животе.
— И как же, по-твоему, мы проберемся мимо этого зверя?
— Моя волшебная сила почти на исходе, но я еще смогу сделать Ошикая невидимым. А после останусь здесь и буду ждать вашего возвращения.
Ошикай встал и положил руку на плечо шамана.
— Ты хорошо послужил мне, Шаошад. Я уже больше не царь, но если есть какая-то справедливость в этом злом мире, ты будешь вознагражден. Мне жаль, что мой тогдашний отказ привел к твоей смерти.
— Все мы умираем, великий царь, а в своей смерти виноват я сам. Я ни на кого не держу зла. Но если... когда ты будешь в раю, замолви за меня слово перед привратником.
— Замолвлю. — Воин взял свои золотой топор, Колмисай, и спросил Друсса: — Готов ли ты, брат мой?
— Я уже родился готовым, — проворчал тот, с трудом поднимаясь на ноги.
— Еще сто шагов в эту сторону, и вы увидите мост, — сказал Шаошад. — Он перекинут через огненную бездну. Тот, кто свалится туда, падает целую вечность, а потом его пожирает пламя. В начале мост широк, в нем футов пятьдесят, но после он сужается. Ты должен заманить медведя на широкую часть моста, чтобы дать Ошикаю проскочить.
— Нет, — сказал Ошикай, — со зверем мы сразимся вместе.
— Доверься мне, великий царь, и сделай, как я говорю. Когда медведь умрет, Чаката будет знать, что ты близко, и убьет Шуль-сен. Ты непременно должен пересечь мост и явиться в темное место заранее.
— А мне тем временем прикажешь плясать с медведем и стараться его не убить? — осведомился Друсс.
— Тяни, сколько сможешь, — и не смотри ему в глаза. Там ты увидишь только смерть. — Шаман зажмурился, воздел руки, и в воздухе вокруг Ошикая затрещали яркие искры. Великий воин поблек, сделался прозрачным, а затем исчез вовсе. Шаошад открыл глаза и весело захлопал в ладоши. — Может, я и гордец, зато большой искусник! — И он сказал Друссу, уже без улыбки: — Когда подойдете к мосту, Ошикай должен идти за тобой по пятам, иначе медведь учует вас обоих. Как только зверь нападет, о великий царь, пробирайся мимо него и беги. Не делай шума и не зови Шуль-сен — ты почувствуешь, когда она будет близко.
— Я понял, — отозвался голос Ошикая. — Ступай вперед, Друсс, я за тобой.
Друсс взял топор и пошел. Ноги у него налились тяжестью, руки устали. Никогда в жизни, даже в годы своего заключения в темнице, не чувствовал он такого изнурения. Ему стало страшно. Он споткнулся о камень и чуть не упал.
В воздухе захлопали крылья, и последний нетопырь ринулся на него сверху, вытянув серые когти. Снага рассек тонкую шею, но когти успели пройтись по лицу и разодрать щеку. Мертвый нетопырь рухнул на Друсса и сбил его с ног, но невидимая рука Ошикая помогла ему подняться.
— Твои силы истощились, друг, — сказал Ошикай. — Отдохни. Я попробую пройти мимо медведя.
— Нет уж, я продержусь до конца, — проворчал Друсс. — Не беспокойся обо мне.
Он побрел дальше и скоро увидел мост, перекинутый через бездну. Друсс заглянул за край обрыва, и ему показалось, что пропасти нет конца. Голова у него закружилась, и он быстро отступил назад. Держа Снагу обеими руками, он двинулся дальше. Дальнего конца моста не было видно.
— Да в нем добрых несколько миль, — в отчаянии прошептал Друсс.
— Не будем заглядывать вперед, дружище, — ответил Ошикай.
Преодолевая цепенящую усталость, Друсс заковылял к мосту. Над бездной дул холодный ветер, пахнущий едким дымом, а Друсс все шел и шел, пересиливая себя на каждом шагу.
Ему показалось, что минуло много часов, прежде чем они добрались до середины моста. Теперь стал виден дальний конец — черная скала на свинцово-сером небе. Оттуда кто-то шел, и Друсс прищурился, силясь его разглядеть. Медведь шел медленно, на задних лапах, растопырив мощные передние. Шаошад описал его верно: две головы — одна медвежья, вторая змеиная. Не упомянул шаман только о злой стихии, исходившей от этого демона. Она охватила Друсса, как леденящая метель, перед которой человек бессилен.
Мост здесь был менее десяти футов в ширину, и казалось, что медведь заполняет его целиком.
— Да улыбнутся тебе Боги Камня и Воды, Друсс, — прошептал Ошикай.
Друсс ступил вперед. Медведь оглушительно взревел, и этот рев отбросил воина назад, как удар.
— Мы, Великий Медведь, пожиратель душ, говорим тебе, — произнесло чудовище: — Ты погибнешь в мучениях, смертный!
— Не дождешься, сукин сын! — ответил Друсс.
— Верни его назад! — вскричал Зибен. — Не видишь разве, что он умирает?
— Он гибнет не напрасно, — сказал шаман, и Зибен прочел злобу в его глазах.
— Ах ты, вероломный пес! — крикнул Зибен и бросился на него. Носта-хан вскинул правую руку, и огненные иглы вонзились в голову поэта. Зибен с криком отшатнулся, но все-таки нашарил нож у себя на бедре. Носта-хан произнес какое-то слово — рука Зибена замерла.
— Помоги Друссу! — взмолился поэт. — Он не заслужил такой участи.
— Дело не в том, чего он заслуживает, глупец. Он сам отправился в ад — я его не принуждал. И он еще не завершил того, за что взялся. Если он умрет, так тому и быть. А теперь помолчи!
Зибен охотно нарушил бы приказ, но язык его прилип к гортани. Боль немного отпустила, но двинуться он не мог.
Обе головы зверя произнесли хором:
— Иди сюда, Друсс, и познай смерть!
Друсс поднял топор и шагнул вперед. Великий Медведь с удивительным проворством упал на четвереньки и кинулся на него. Снага сверкнул и врезался между двумя головами, круша кости и сухожилия. Медведь налетел на воина и сбил его с ног. Друсс, упустив топор, проехал на спине через мост, ноги его повисли над бездной. Он перевернулся на живот, вцепился пальцами в черный камень и влез обратно на мост. Медведь снова встал на задние лапы, из его раны хлестала черная кровь. Друсс бросился на него. Когтистая лапа разодрала колет и обожгла болью тело. Друсс ухватился за рукоять Снаги, застрявшей в ране, и вырвал топор. Кровь, брызнувшая ему в лицо, жгла словно кислота. Змеиная голова разинула пасть и плкнгула ядом Друссу на колет, который тут же загорелся. Друсс рубанул Снагой по змеиной шее. Голова покатилась на мост, из шеи повалил дым. Медведь снова взмахнул лапой, отшвырнув Друсса прочь. Тот упал, но тут же встал с топором в руке. Медведь двинулся вперед. Яд прожег колет насквозь, и Друсс с криком боли и ярости кинулся на смертельно раненного врага. Когти рассекли воздух, но Друсс успел проскочить и плечом ударил медведя в грудь. Зверь зашатался и рухнул с моста. Друсс подполз к краю, глядя, как тело, кружась, падает все ниже и ниже.
