— У тебя кровь течет, Побратим Смерти, — сказал один из Небесных Всадников.
— Ничего. — Друсс узнал парня с ястребиным лицом, с которым говорил перед боем.
— Сними кафтан.
Друсс со стоном стянул с себя изодранный чуть ли не в клочья кожаный колет. Он получил четыре мелкие раны в плечи и предплечья и одну поглубже под правую лопатку. За пояс ему натекла кровь.
— Это надо зашить, не то ты истечешь кровью, — сказал надир.
Друсс облокотился о парапет, глядя на готиров, которые отошли назад на выстрел.
— И старика с собой прихвати, — усмехнулся воин. — Он так здорово дерется, что пристыдил нас всех.
Друсс, заставив себя улыбнуться, поднял Нуанга на ноги, а воину сказал:
— Ты и мигнуть не успеешь, как я вернусь.
Боль отпустила Талисмана, и он увидел себя на голом склоне холма под серым небом. Сердце его забилось в панике: он понял, что опять оказался в Пустоте.
— Ты не умер, — сказал чей-то спокойный голос. Талисман сел и увидел у маленького костерка колдуна Шаошада. Рядом стояла высокая Шуль-сен, и ее серебристый плащ мерцал при свете пламени.
— Зачем же тогда я здесь?
— Чтобы узнать одну истину, — сказала Шуль-сен. — Когда мы с Ошикаем пришли в эти степи, нас восхитила их краса, но еще больше изумила их мощь. Каждый камень, каждый стебель дышал ею. Стихийная сила исходила от гор и струилась по рекам. Мы нарекли эти силы Богами Камня и Воды. Знаешь ли ты, что порождает эту магию, Талисман?
— Нет.
— Жизнь и смерть. Жизненная сила мириадов людей и животных, насекомых и растений. Каждая жизнь исходит из земли и возвращается в землю. Это круг вечной гармонии.
— Но при чем здесь я?
— Не столько ты, сколько я, мой мальчик, — сказал Шаошад. — Я был одним их троих, лишивших эту землю волшебной силы. Мы извлекли эту силу и вложили ее в Глаза Альказарра; мы хотели собрать эту рассеянную повсюду мощь воедино ради блага надиров. Но, сделав это, мы разрушили связь между надирами и Богами Камня и Воды. Наши люди стали кочевать с места на место, не питая более любви к земле у себя под ногами и горам у себя над головой. Они раскололись и стали чужими друг другу.
— Зачем ты говоришь мне все это? — спросил Талисман.
— А ты как думаешь? — в свою очередь спросила Шуль-сен.
— Глаз у меня нет. Я думал, что они у поэта, но теперь мне кажется, что он просто искусный лекарь.
— Будь они у тебя, Талисман, сделал бы ты то, в чем нуждается наша земля?
— Что я должен сделать?
— Вернуть земле то, что у нее отнято.
— Отказаться от мощи Глаз? С ними я мог бы объединить все племена в непобедимое войско.
— Возможно, — согласилась Шуль-сен, — но за что твои люди будут сражаться без любви к своей земле? Что будет вести их в бой? Нажива, похоть, месть, жажда крови? Твое войско будет состоять из людей, чьи жизни — лишь мгновение в сравнении с вечностью. Земля же бессмертна. Верни ей волшебную силу, и она отплатит тебе сторицей. Она даст тебе Собирателя, о котором ты мечтаешь, даст тебе Ульрика.
— Как же мне это сделать? — прошептал Талисман.
— Она не так глубока, как ты думаешь, — сказал Зибен, ощупывая рану Друсса, лежащего ничком на столе. Боль в самом деле утихла, и только тугие швы причиняли неудобство.
— Ты меня просто поражаешь, — сказал, кряхтя, Друсс и сел. — Кто бы мог подумать?
— В самом деле — кто? Как там ваши дела?
— Скоро они снова пойдут в атаку — все разом. Если мы устоим... — Друсс умолк.
— Пропащее наше дело, верно?
— По всему видать, да — хотя мне больно в этом сознаваться. Что Талисман, умер?
— Нет, спит. Его раны не столь опасны, как нам показалось.
— Пойду-ка я обратно на стену. — Друсс выпрямил спину. — Удивительное дело. Я чувствую себя так, словно только что проспал восемь часов. Силы во мне так и играют. Эти твои примочки очень помогли мне, хотел бы я знать, из чего они.
— Я тоже. Их готовит Ниоба.
Друсс надел колет и застегнул пояс.
— Жаль мне, что я втравил тебя в это дело.
— Я вольный человек и сам решаю, что мне делать. Я ни о чем не жалею. Я встретил Ниобу. Благое небо, Друсс, я люблю эту женщину!
— Ты всех женщин любишь.
— Нет. Тут все по-другому. А еще более удивительно то, что я, будь даже на то моя воля, ничего не стал бы менять. Умереть, не узнав настоящей любви, было бы ужасно.
К ним подошел Нуанг:
— Ну что, воин, готов?
— Ох и крепок же ты, старый черт, — сказал Друсс, и оба вернулись на стену.
Зибен, встретившись взглядом с Ниобой, улыбнулся ей. Она кивнула на Зусаи, которая сидела, держа за руку спящего Талисмана, и плакала. Зибен подошел и сел рядом с ней.
— Он будет жить, — тихо сказал поэт. Она безмолвно кивнула.
— Обещаю тебе. — Зибен доложил руку на грудь Талисмана.
Надир зашевелился, открыл глаза и тихо произнес:
— Зусаи?
— Да, любимый.
Он застонал и попытался встать. Зибен помог ему подняться.
— Как наши дела?
— Враг собирается для новой атаки, — сказал Зибен.
— Мне надо быть там.
— Нет, ты должен отдохнуть! — воскликнула Зусаи. Талисман обратил свой темный взор на Зибена:
— Прибавь мне сил.
— Не могу. Ты потерял много крови, вот и ослаб.
— У тебя есть Глаза Алькаээрра.
— Хотел бы я их иметь, старый конь, — тогда я всех бы здесь вылечил. Даже мертвых оживил бы, клянусь небом.
Талисман впился в него пристальным взглядом, но Зибен даже глазом не моргнул. Талисман обнял Зусаи за плечи и поцеловал ее в щеку.
— Помоги мне взойти на стену, жена. Мы станем там вместе.
Они ушли, и чей-то голос шепнул Зибену на ухо: «Ступай с ними». Поэт обернулся, но рядом никого не было. Он вздрогнул, а голос Шаошада добавил: «Доверься мне, мой мальчик».
Зибен побежал за Талисманом и женщиной, подхватил воина под другую руку и поднялся с ними на западную стену.
— Они опять собираются, — проворчал Друсс. Готиры на равнине строились в ряды, ожидая, когда ударит барабан. Усталые надиры на стенах тоже ждали с мечами наголо.
— Их там больше тысячи, — ужаснулся Зибен. Забил барабан, и готиры двинулись вперед.
Зусаи оцепенела, затаив дыхание. «Положи руку ей на плечо», — велел Шаошад. Зибен повиновался, и сила камней хлынула из него, как вода сквозь прорванную плотину. Зусаи отпустила Талисмана и подошла к краю стены.
