— Нет тут никаких камней. Только старые кости да свежие мертвецы.
— Но ведь вы... обыскали гроб, не так ли?
— Да. И ничего. Сказки все это.
— Ну что ж... Думаю, это не столь уж важно. — Посол поклонился Талисману. — Генерал Каскар привез с собой трех лекарей и предлагает предоставить ваших раненых их заботам.
— У нас есть свой хороший лекарь, однако поблагодарите генерала за его доброту. Мы не останемся в долгу: пусть он подгонит сюда свои повозки, и я велю наполнить бочки водой.
Друсс и Горкай спустили Майона обратно. Посол помахал им с седла и потрусил назад к лагерю. Талисман без сил опустился на стену.
— Мы победили, — сказал он.
— Да, парень, — но дорогой ценой, — ответил Друсс.
— Ты человек, каких мало, Друсс. Благодарю тебя от имени всех моих людей.
— Вернись-ка ты лучше в лазарет, и пусть наш выдающийся лекарь займется тобой.
Талисман улыбнулся и, опираясь на Зусаи и Горкая, сошел со стены. Во дворе кучками стояли надиры, толкуя оживленно о недавних событиях. Лин-цзе смотрел на них с бесстрастным лицом, но глаза его были печальны.
— Что-то не так? — спросил его Зибен.
— Гайину этого не понять, — проговорил Лин-цзе и отошел прбчь.
— О чем это он, Друсс?
— Они снова разбились по своим племенам. Единству пришел конец. В бою они держались вместе, а теперь снова разбрелись, как водится у надиров. Ох и устал же я, поэт. Увидеть бы снова Ровену, дохнуть горным воздухом. Небо, сладок горный ветер, летящий над зелеными лугами и соснами.
— Ты прав, старый конь.
— Но сначала в Гульготир. Я должен повидать Клан. Отдохнем пару часов — и в дорогу.
— Ниоба поедет с нами. Я хочу жениться на ней, Друсс, — дать ей детей и железное ведерко для угля.
— Именно в таком порядке? — хмыкнул Друсс.
Зибен вернулся в лазарет. Талисман крепко спал. В боковой каморке поэт нашел клочок пергамента, перо, подлил воды в высохшую чернильницу и написал краткое послание. Просушив чернила, он сложил пергамент вчетверо, вернулся к Талисману и вложил свое послание в бинты у него на груди, а после с помощью Глаз Альказарра исцелил раненого окончательно.
Зибен обошел всех раненых одного за другим, исцеляя их раны и погружая в сон.
С порога он оглянулся назад, удовлетворенный. Много людей погибло, защищая это святилище, — но есть много других, в том числе и Талисман, которые погибли бы, если бы не он. Эта мысль радовала поэта.
Он посмотрел на стену, где, растянувшись, спал Друсс, поднялся туда и вылечил его тоже.
Лин-цзе и его Небесные Всадники разбирали стену за воротами. Зибен сел, наблюдая за ними. Небо сияло синевой, и даже горячий ветер был приятен.
«Я жив, — думал Зибен. — Жив и влюблен. Если и есть на свете чувство лучше этого, мне оно не известно».
Глава 14
Окар, толстый больничный привратник, выругался: в дверь колотили не переставая. Он сполз с койки, натянул штаны, вышел в коридор и отодвинул засовы.
— Тихо! — рявкнул он, отворяя тяжелую дверь. — Тут больные, им спать надо.
Чернобородый верзила сгреб его под мышки и приподнял в воздух.
— Ничего, им недолго осталось хворать, — с ухмылкой сказал он.
Окар тоже был не из хилых, но этот силач поднял его, как ребенка.
— Простите моего друга, — оказал другой, красивый и стройный, — он очень взволнован.
Вслед за мужчинами в дверь вошла женщина — очень соблазнительная надирка.
— Вы куда это? — спросил Окар, когда они направились к лестнице. Они не ответили, и он побежал за ними. Отец настоятель в ночной сорочке, со свечой в руке, стоял наверху, загораживая дорогу.
— Что это за вторжение? — спросил он сурово.
— Мы пришли, чтобы вылечить нашего друга, отец, — сказал силач. — Я сдержал свое слово.
Окар ждал строгой отповеди, но настоятель помолчал немного и сказал:
— Следуйте за мной — только тихо.
Он провел их через палату западного крыла в маленькую боковую комнату, зажег две лампы и сел за стол, заваленный бумагами.
— Теперь объясните, зачем пришли.
— Мы нашли целебные камни, отец, — и они лечат! Клянусь всем святым, они лечат! Отведите нас к Клаю.
— Это невозможно. — Настоятель вздохнул. — Клай скончался через три дня после вашего отъезда и похоронен в скромной могиле позади больничного сада. Уже и камень готов. Я очень сожалею.
— Он обещал мне, — сказал Друсс. — Обещал дожить до моего возвращения.
— Он не смог сдержать своего обещания. Стрела, ранившая его, была чем-то отравлена, и гангрена началась почти сразу же. А с ней ни один человек не в силах бороться.
— Не могу поверить, — прошептал Друсс. — Ведь я привез камни!
— Отчего вам, воинам, так трудно поверить в неизбежное? Вам кажется, будто весь мир живет по вашему велению. Неужто ты правда думаешь, что можешь менять законы природы по своему произволу? Я слышал о тебе, Друсс. Ты проехал весь свет, чтобы найти свою милую. Ты сражался во многих битвах и не знал поражений. Но ты человек из плоти и крови и когда-нибудь умрешь, как всякий другой. Клай был великий человек, добрый и понимающий. Его смерть для меня — невыразимое горе. Но он завершил свой путь, и я не сомневаюсь, что Исток принял его с радостью. Я был с ним в его смертный час. Он хотел оставить тебе письмо — мы послали за пером и чернилами, но он умер, не дождавшись. Мне кажется, я знаю, о чем он хотел тебя попросить.
— О чем же? — глухо спросил Друсс.
— Он говорил мне об одном мальчике, Келлсе, — тот верил, будто Клай — бог, которому достаточно возложить руки на его мать, чтобы та исцелилась. Этот мальчик все еще здесь. Он сидел рядом с Клаем, держал его за руку и плакал горькими слезами, когда атлет умер. Мать Келлса еще жива. Если твои камни в самом деле имеют такую силу, Клай, думаю, попросил бы тебя помочь ей.
Друсс молча сгорбился на стуле, опустив голову, но Зибен сказал:
— Думаю, мы сделаем даже лучше, отец. Проводите меня к этому мальчику.
Оставив Друсса одного, настоятель провел Зибена и Ниобу в длинную узкую комнату, где стояли вдоль стен двадцать коек, по десять с каждой стороны. Келлс спал, свернувшись, на полу у первой кровати; высокая тощая женщина дремала на стуле рядом с ним. На кровати, мертвенно-бледная в лунном свете, льющемся в высокое окно, лежала умирающая — лицо ее страшно исхудало, под глазами чернели круги.
Зибен, опустившись на колени рядом с мальчиком, потрогал его за плечо. Келлс сразу проснулся и широко раскрыл глаза от страха.
