Круг размыкается
Нам нужна помощь, считал Поэт.
Эдвард Дорн
Салли.
В ответ неясное бормотание.
— Просыпайся же, Салли.
Бормотание стало громче: «…Оставь-меня-в-покое!»
Он потряс ее посильнее.
— Просыпайся. Немедленно просыпайся!
Чарли.
Голос Чарли. Зовет ее. В который раз?
Салли выплыла из пучины сна.
Первым делом она посмотрела на часы на ночном столике и
увидела, что на них было четверть третьего утра. Чарли вообще непонятно откуда
взялся: ведь была его смена. Затем она наконец-то внимательно взглянула на
него, и что-то встрепенулось в ней, какая-то ужасная догадка.
Ее муж был смертельно бледен. Глаза его вылезли из орбит. В
одной руке он держал ключи от машины, а другой все еще тряс ее несмотря на то,
что она уже проснулась.
— Чарли, в чем дело? Что случилось?
Он словно бы не знал, что ответить. Его адамово яблоко
двигалось, но единственным звуком, раздававшимся в небольшом служебном
коттедже, было тиканье часов.
— Пожар? — глупо спросила она.
— В некотором роде, — сказал он. — В некотором роде гораздо
хуже. Тебе надо одеться, милая. Буди крошку Ла Вон. Надо убираться отсюда.
— Почему? — спросила она, вставая с постели. Темный ужас
охватил ее. Все было не так. Все, как во сне. — Куда? Во двор? — Но она знала,
что он не это имел в виду. Никогда еще не видела она Чарли таким испуганным.
Она втянула ноздрями воздух, но не почувствовала запаха дыма.
— Салли, милая, не задавай вопросов. Нам надо уезжать. Чем
дальше, тем лучше. Буди крошку Ла Вон и одевай ее.
Новая догадка озарила ее. Раз Чарли собирается уехать под
покровом ночи, то это значит, что он хочет оставить пост САМОВОЛЬНО.
Она вошла в небольшую комнатку, которая служила детской
крошке Ла Вон. Она все еще цеплялась за слабую надежду, что все это — лишь
удивительно явственный сон. Он кончится, и она проснется как обычно в семь
часов утра, покормит крошку Ла Вон и поест сама, наблюдая за первым часом
программы «Сегодня» и варя яйца для Чарли, которого сменят на посту в восемь
утра. А через две недели у него будут дневные смены, и когда они будут спать
вместе, у нее больше не будет таких кошмарных снов, как сегодня, и…
— БЫСТРЕЕ! — зашипел он, разбивая ее слабую надежду. Он
нервно кашлянул и начал вытаскивать вещи из комода и в беспорядке запихивать их
в пару старых чемоданов.
Она разбудила крошку Ла Вон. Малышка выглядела раздраженной
и удивленной тем, что ее разбудили посреди ночи. Звук ее плача испугал Салли
еще сильнее, но испуг медленно перешел в гнев, когда она увидела, как Чарли
пронесся, сжимая в руках ее белье. Застежки лифчика болтались, как серпантин на
новогодних хлопушках. С груди свисала кружевная оборка ее лучшей комбинации, и
Салли готова была поклясться, что она порвана.
— В чем все-таки дело? — закричала она. — Ты что, спятил? За
нами в погоню отправят солдат, Чарли! Понимаешь, солдат!
— Вряд ли это произойдет сегодня ночью, — сказал он, и голос
его был таким уверенным, что в нем чувствовалось что-то ужасное. — Пойми,
радость моя, если мы сейчас не смотаемся отсюда, нам уже никогда не выбраться с
базы. Я вообще не понимаю, как мне удалось выбраться с вышки. Надо полагать,
что-то не сработало. Почему бы и нет? Все на свете может сломаться. — И он
издал тонкий, птичий смешок, который испугал ее сильнее, чем все остальное. —
Крошка одета? Хорошо. Пора убираться. Надеюсь, с нами все в порядке: слава
Богу, ветер дует с востока на запад.
Он снова кашлянул.
— Папочка! — потребовала Ла Вон, протягивая вверх руки. —
Папочка! Я хочу покататься на лошадке!
— Не сейчас, — ответил Чарли и исчез на кухне. Салли
услышала шум: он доставал деньги из голубой супницы на верхней полке. Тридцать
или сорок отложенных ею долларов. Деньги, которые она откладывала на покупку
дома. Итак, все это не было сном. В чем бы ни было дело, все это было явью.
Чарли вернулся в спальню. Он все еще комкал и запихивал
одно- и пятидолларовые купюры в карман своих брюк. Салли взяла крошку Ла Вон на
руки. К тому моменту крошка уже совсем проснулась и могла бы идти сама, но
Салли хотела прижать ее к себе.
— Куда мы едем, папочка? — спросила крошка Ла Вон. — Я
спала.
— Ты можешь поспать и в машине, — сказал Чарли, подхватывая
чемоданы. Из одного свисало оборванное кружево. Страшная догадка, переходящая в
уверенность, зародилась в сознании Салли.
— Произошел несчастный случай? — прошептала она. — О,
пресвятая Богородица, ведь так? Несчастный случай. Там.
— Я раскладывал пасьянс, — произнес он. — Я поднял взгляд и
увидел, что циферблат из зеленого стал красным. Я включил монитор. Салли, они
все были…
Он выдержал паузу и взглянул на крошку Ла Вон.
— Они все были М-Е-Р-Т-В-Ы, — сказал он. — Все, за
исключением одного или двух, да и тех, наверное, уже нет в живых.
— Что значит М-И-Р-Т-В-Ы, папочка? — спросила крошка Ла Вон.
— Не обращай внимания, моя радость, — сказала Салли. Ее
собственный голос доходил до нее словно из очень длинного ущелья.
— Когда циферблат становится красным, все выходы должны
блокироваться. Я посмотрел на монитор и выскочил за дверь. Я думал, эта чертова
штука перережет меня пополам. Она должна была закрыться в тот же миг, когда
покраснел циферблат. Но я уже был почти рядом со стоянкой, когда услышал позади
глухой удар.
— Но что случилось? Что…
— Я не знаю. Я не хочу этого знать. Я знаю только, что это
убило их быстро. Мы едем на восток. Пошли.
Все еще чувствуя себя как в кошмарном сне, она пошла за ним
к подъездной площадке, где стоял их старенький «Шевроле», тихо ржавея в
благоуханной, пустынной тьме калифорнийской ночи.
Чарли положил чемоданы в багажник, а сумку — на заднее
сиденье. Салли с малышкой на руках на мгновение помедлила перед машиной, глядя
на коттедж, где они провели последние четыре года. Она подумала, что когда они
въехали, крошка Ла Вон сидела у нее в животе и все катанья на лошадке еще
только предстояли ей.
— Давай! — сказал он. — Садись скорее!
Она повиновалась. Он подал машину назад, полоснув фарами по
дому. Блики в окнах были похожи на глаза какого-то загнанного зверя.
