Они начали записывать альбом три недели назад, и Ларри сумел
отвертеться от большинства предложений типа «ра??и вашего же блага». Он
использовал ту относительную свободу действий, которую оставил ему контракт. Он
вызвал троицу из «Тэттерд Ремнантс» — Барри Грига, Эла Спеллмана и Джонни
МакКолла — и двух других музыкантов, с которыми ему приходилось играть в
прошлом — Нейла Гудмана и Уэйна Стаки. Они записали альбом за девять дней.
«Колумбия», похоже, хотела, чтобы альбом состоял из тех песен, которым, по их
мнению, была обеспечена двадцатинедельная карьера — начиная с «Крошки» и кончая
«Держись, Слупи». Ларри хотел большего.
На обложке альбома была фотография Ларри в наполненной пеной
антикварной ванне. На кафеле сверху были написаны слова «КАРМАННЫЙ СПАСИТЕЛЬ» и
«ЛАРРИ АНДЕРВУД». «Колумбия» хотела назвать альбом «Крошка, поймешь ли ты
своего парня?», но Ларри твердо стоял на своем, и они в конце концов
согласились на наклейку В АЛЬБОМ ВХОДИТ ХИТОВЫЙ СИНГЛ на полиэтиленовой
упаковке.
Две недели назад сингл переместился на сорок седьмую
позицию, и праздник начался. Он снял на месяц дом на побережье. События,
которые последовали вслед за этим, словно плавали в каком-то тумане. Все больше
и больше людей бродило по дому. Некоторых Ларри знал, но большинство из них
были ему незнакомы. Он смутно вспоминал, как к нему один за другим приставали
агенты, желавшие «продолжить его великую карьеру». Он смутно вспоминал, как
нюхал кокаин и запивал его текилой. Он смутно вспоминал, как его разбудили
субботним утром, должно быть, неделю или около того назад, чтобы он послушал,
как Кейзи Касем прокручивает его запись, занявшую тридцать шестое место в
«Америкэн Топ Форти». Он смутно вспоминал, как с полученным по почте чеком на
четыре тысячи долларов в кармане он долго и нудно торговался, покупая «Датсун
Зед».
А затем, тринадцатого июня, шесть дней назад, Уэйн Стаки
попросил Ларри прогуляться вместе с ним к морю. Было еще девять часов утра, но
уже врубили магнитофон и два телевизора. Стоял такой грохот, словно на первом
этаже шла оргия. Ларри в одних трусах сидел в кресле и осоловело пытался
выудить хоть какой-нибудь смысл из комикса «Супербой». Ему казалось, что он
очень внимателен, но ни одно из слов не желало означать что-либо. Вагнер
грохотал из квадрофонических колонок, и Уэйну пришлось прокричать три или
четыре раза, прежде чем Ларри его услышал. Ларри кивнул. Он чувствовал себя
способным пройти долгие мили.
Но когда солнечный свет иголками пронзил его глаза, Ларри
неожиданно передумал. Никаких прогулок. Ну уж нет. Его глаза превратились в
увеличительные стекла, и вскоре солнце, проходящее сквозь них, испепелит его
мозги.
Уэйн, твердо взяв его за руку, настаивал.
— Пошли.
У Ларри отвратительно болела голова, а позвоночник онемел.
Его глазные яблоки пульсировали, а почки нудно болели. Если принять еще парочку
доз амфетамина, то, пожалуй, он вновь почувствует себя нормально. Он полез в
карман брюк за амфетамином, и лишь тогда впервые понял, что одет в одних лишь
трусах, которые он менял в последний раз три дня назад.
— Уэйн, я хочу назад.
— Давай пройдем чуть-чуть подальше. — Ему пришло в голову,
что Уэйн как-то странно смотрит на него, со смесью раздражения и жалости.
— Нет, дружок. Сам видишь, я в одних трусах. Меня арестуют
за появление в непотребном виде в общественном месте.
— На этой части побережья ты можешь повязать свой член
цветным шейным платком и сверкать яйцами, не опасаясь ареста за непотребный
вид. Пошли, парень.
— Я устал, — раздраженно сказал Ларри. Он начинал злиться на
Уэйна. Уэйн ему мстит за то, что Ларри написал хит, а он, Уэйн, был всего лишь
клавишником на новом альбоме. Он такая же сука, как Джулия. Теперь все его
ненавидят. Все стремятся уколоть его. Глаза его затуманились легкими слезами.
— Пошли, парень, — повторил Уэйн, и они потащились дальше по
пляжу.
Они прошли еще около мили, когда мощные мускулы бедер Ларри
свело двойной судорогой. Он вскрикнул и рухнул на песок.
— Судороги, — завопил он. — О, Господи, судороги!
Уэйн присел рядом с ним на корточки и выпрямил его ноги.
Агония повторилась, и тогда Уэйн принялся за работу, массируя сжавшиеся в узел
мускулы. Наконец плоть, долгое время испытывавшая кислородное голодание,
расслабилась.
Ларри, у которого сначала перехватило дух, наконец-то начал
судорожно ловить воздух ртом.
— О, Господи, — сказал он. — Спасибо. Это было… это было
чертовски больно.
— Разумеется, — ответил Уэйн без особого сочувствия в
голосе. — Держу пари, что так оно и было. Ларри, как ты сейчас?
— О'кей. Но давай теперь просто посидим. А потом пойдем
назад.
— Я хочу поговорить с тобой. Мне надо было вытащить тебя
сюда, чтобы ты понял, что я хочу тебе сообщить.
— В чем дело, Уэйн?
— Праздник подошел к концу, Ларри.
— Чего?
— Праздник. Когда ты вернешься, ты выдернешь все штепсели,
выдашь всем ключи от машин, поблагодаришь всех за приятно проведенное время и
проводишь их до парадной двери. Избавься от них.
— Но я не могу этого сделать! — изумленно сказал Ларри.
— И все-таки лучше тебе это сделать, — сказал ему Уэйн.
— Но почему? Дружище, праздник только-только набрал ход!
— Сколько «Колумбия» заплатила тебе?
— А почему это тебя интересует? — с хитрой интонацией
спросил Ларри.
— Ты что, думаешь, что я хочу поживиться за твой счет?
Подумай хорошенько.
Ларри подумал и со все возрастающим удивлением понял, что
Уэйну Стаки незачем зариться на его деньги. Отцу Уэйна принадлежала половина
третьей в Америке по величине компании по производству электронных игр, и у
семьи Стаки был скромный дворец в Бель Эре. С удивлением Ларри осознал, что
неожиданно свалившееся на него богатство в глазах Уэйна могло значить не так уж
много.
— Нет, разумеется нет, — сказал он грубо. — Извини, конечно.
Просто у меня такое впечатление, что каждый вшивый мудак к западу от
Лас-Вегаса…
— Так сколько же?
Ларри поразмыслил.
— К этому моменту мне выплатили семь тысяч.
— Раз в четыре месяца тебе выплачивают отчисления за сингл и
раз в полгода — за альбом, так?
— Так.
Уэйн кивнул.
— Тянут, пока рак на горе не свистнет, суки. Сигарету?
