«Благослови его Господь, он хорошо играет. А я уже слишком
старая. Пальцы уже не такие проворные. Все дело в ревматизме. Но в 1902 году я
играла в главном концертном зале штата. Я была первым чернокожим человеком,
который играл там. Самым первым».
Надин спросила, кто она такая. Они находились в каком-то
заколдованном месте, где солнце остановилось за час до захода, а тень от
качающейся шины будет вечно ходить из стороны в сторону по поросшей сорняками
земле. Ларри хотел бы остаться здесь навсегда, вместе с семьей. Это было
хорошее место. Человек без лица никогда не сможет достать их здесь. Ни его, ни
Джо, ни Надин.
«Меня называют Матерью Абагейл. Думаю, я самая старая
женщина в этих местах, и я до сих пор сама готовлю себе печенье. Приходите ко
мне, и чем быстрее — тем лучше. Мы должны уйти, прежде чем он нас почует».
Туча закрыла солнце. Тень от шины исчезла. Джо перестал
перебирать струны, и Ларри почувствовал, как волоски встали дыбом у него на
затылке. Старая женщина словно ничего не замечала.
«Прежде чем кто нас почует?» — спросила Надин, и Ларри хотел
крикнуть ей, чтобы она взяла свой вопрос обратно, прежде чем они услышат ответ.
«Этот черный человек, слуга дьявола. Между нами и ним
пролегают Скалистые горы, слава Богу, но они не смогут удержать его. Вот почему
нам надо держаться вместе. Бог явился мне во сне и указал мне место. Но все
равно нам надо спешить, спешить, насколько это в наших силах. Так что приходите
ко мне. Другие тоже придут».
«Нет, — сказала Надин испуганно. — Мы едем в Вермонт, и все.
Только в Вермонт — совсем небольшая поездка».
Старая женщина посмотрела на Надин с невыразимой грустью.
«Если ты не будешь осторожна, ты отправишься прямо в ад, дочь Евы. А когда ты
попадешь туда, то поймешь, что там очень холодно.»
Сон раскололся на множество кусков, и сквозь образовавшиеся
трещины хлынула темнота. И в этой темноте что-то подкрадывалось к нему. Оно
было холодным и безжалостным, и вскоре он увидит его оскаленные в усмешке зубы.
Но прежде чем это могло случиться, он проснулся. С восхода
солнца прошло полчаса, и мир был обернут в густую белую пелену тумана. Магазин
выступал из тумана, как нос какого-то странного корабля, изготовленного не из
дерева, а из шлакоблоков.
Кто-то лежал рядом с ним, и он понял, что не Надин пришла к
нему ночью, а Джо. Джо сосал большой палец и вздрагивал во сне так, словно его
мучил какой-то свой кошмар. Ларри задумался о том, так ли уж отличаются сны Джо
от его собственных… он лег на спину, уставился в белый туман и думал до тех
пор, пока остальные не проснулись час спустя.
К тому времени, когда они закончили завтрак и упаковали свои
рюкзаки, туман рассеялся, и можно было начинать путешествие. Как Надин и
предсказывала, Джо не возражал против того, чтобы ехать позади Ларри.
Собственно говоря, он влез на сиденье позади Ларри без указаний со стороны.
— Медленно, — сказал Ларри в четвертый раз. — Мы не
собираемся нестись сломя голову и попасть в аварию.
— Прекрасно, — сказала Надин. — Я очень взволнована. Мы
словно рыцари, выступающие в поход!
Она улыбнулась ему, но Ларри не смог улыбнуться ей в ответ.
Рита Блэкмор сказала какую-то очень похожую фразу, когда они выезжали из
Нью-Йорка. Это было за два дня до ее смерти.
На ленч они остановились в Эпсоме. Они ели жареную ветчину и
запивали ее «фантой» как раз под тем деревом, где спал Ларри, а Джо стоял над
ним с занесенным ножом. Ларри с облегчением обнаружил, что езда на мотоциклах
оказалась не такой ужасной, как он предполагал. Большинство участков трассы они
преодолевали в неплохом темпе, и даже в населенных пунктах им удавалось ехать
по тротуарам со скоростью ходьбы. Надин чрезвычайно осторожно преодолевала
слепые повороты, снижая скорость до минимума, и даже на открытых участках
трассы она не понуждала Ларри ехать быстрее тридцати пяти миль в час. Он
подумал, что при хорошей погоде они могут оказаться в Стовингтоне к
девятнадцатому.
На ужин они остановились к западу от Конкорда, и Надин
сказала, что они могут выиграть время у Лаудера и Голдсмит, поехав прямо на
запад по дороге I-89.
— Там будет много заторов, — сказал Ларри с сомнением.
— Мы проберемся, — сказала она уверенно. — В худшем случае
нам придется сделать крюк по объездной дороге.
После ужина они два часа проехали по I-89 и действительно
наткнулись на затор. Как раз на выезде из Уорнера дорогу перегораживал
автомобиль с жилым прицепом. Водитель и его жена, умершие несколько недель
назад, лежали на передних сиденьях своей «Электры», как кули с зерном.
Втроем им с трудом удалось перетащить свои мопеды через
погнувшуюся сцепку между машиной и прицепом. После этого они почувствовали себя
слишком усталыми, чтобы ехать дальше. В эту ночь Ларри уже не размышлял о том,
стоит ли ему пойти к Надин, которая унесла свои одеяла на десять футов от того
места, где он расстелил свои (мальчик спал между ними). Единственное, на что он
был способен в эту ночь, это быстро и крепко уснуть.
На следующий день они наткнулись на затор, который не смогли
преодолеть. Посреди дороги лежал перевернутый грузовик с прицепом, в который
врезалось полдюжины следовавших за ним машин. К счастью, они были всего лишь в
двух милях от объездной дороги в Энфилде. Они вернулись назад, нашли нужный
поворот и, чувствуя себя усталыми и обескураженными, остановились на
двадцатиминутный отдых в энфилдском городском парке.
— Чем ты занималась раньше, Надин? — спросил Ларри.
— Я была учительницей.
— В начальных классах?
— Да, в первом и во втором.
Это кое-что объясняло в ее твердом нежелании бросить Джо. По
крайней мере в умственном отношении, мальчик находился на семилетнем уровне.
— Мне нравились маленькие дети, — сказала она немного
грустно. — Многие из них вели себя плохо, но ни один не был окончательно
испорченным. Маленькие дети — это единственная хорошая разновидность людей.
— Слегка романтическая идея, не так ли?
Она пожала плечами.
— Дети действительно хорошие. И если ты работаешь с ними, то
ты поневоле становишься романтиком. Это не так уж плохо.
— А ты была замужем? Раньше? — Снова оно появилось — это
просто вездесущее слово. Раньше. Всегда два слога, но в них выражено все.
— Замужем? Нет, никогда. Я самая настоящая школьная старая
дева, моложе, чем я выгляжу, но старше, чем я себя ощущаю. Мне тридцать семь. —
Прежде, чем он успел спохватиться, глаза его скользнули по ее волосам. Она
кивнула, словно он высказал свою мысль вслух. — Преждевременная седина, —
сказала она объясняющим тоном. — У моей бабушки волосы стали абсолютно белыми в
сорок лет. Думаю, что продержусь лет на пять дольше.
