Ник смотрел на нее вопросительно, и она кивнула.
— Ты поступил совершенно правильно, — сказала она. — Бог
привел тебя сюда, и Матушка Абагейл сейчас тебя накормит.
— Я рада видеть вас всех! — поспешила добавить она, повышая
голос. — Мы не можем долго оставаться здесь, но прежде чем отправиться в путь,
мы отдохнем и вместе преломим хлеб. Нам надо подружиться друг с другом.
Маленькая девочка пискнула из надежных рук водителя:
— Вы самая старая женщина в мире?
Женщина лет пятидесяти сказала:
— Тсссс, Джина!
Но Матушка Абагейл только рассмеялась.
— Вполне возможно, крошка. Вполне возможно.
Она велела им расстелить свою скатерть в крупный красный
горошек за яблоней, и две женщины, Оливия и Джуна, стали накрывать ленч, пока
мужчины отправились собирать кукурузу. Сварилась она очень быстро, и хотя
сливочного масла у нее не было, оливкового масла и соли хватило вдоволь.
Во время еды почти никто не разговаривал — раздавались лишь
звуки жующих челюстей и тихое довольное похрюкивание. Ей было приятно смотреть
на то, как эти люди впиваются зубами в еду, отдавая справедливость ее кухне.
Стало быть, стоило ходить к Ричардсонам и сражаться с ласками. Нельзя сказать,
что они были очень голодны, но когда ты месяц подряд ешь консервы, то очень
хочется попробовать чего-нибудь свеженького и домашнего. Сама она съела три
куска курицы, початок кукурузы и небольшую корочку пирога с земляникой и
ревенем. После этого она почувствовала себя набитой до отказа, как чехол
матраса.
Когда кофе был разлит по чашкам, водитель, приятный человек
с открытым лицом по имени Ральф Брентнер, сказал ей:
— Ничего вкуснее я не ел за всю свою жизнь. Спасибо вам
огромное.
Остальные благодарно присоединились. Ник улыбнулся и кивнул.
— Можно я сяду к вам на колени, бабушка? — спросила маленькая
девочка.
— Боюсь, ты окажешься слишком тяжелой, радость моя, —
сказала ей женщина постарше, Оливия Уокер.
— Глупости, — сказала Абагейл. — В тот день, когда я не
смогу взять к себе на колени ребенка, меня завернут в саван. Иди сюда. Джина.
Ральф поднес ее к Абагейл и усадил к ней на колени.
— Когда станет тяжело, просто скажите мне.
Он пощекотал лицо Джины пером на своей шляпе. Она закрылась
руками и захихикала.
— Не щекочи меня, Ральф! Не смей меня щекотать!
— Не беспокойся, — сказал Ральф, смягчаясь. — Я слишком сыт,
чтобы щекотать кого-нибудь в течение долгого времени. — Он снова сел.
— Что случилось с твоей ножкой, Джина? — спросила Матушка
Абагейл.
— Я сломала ее, когда выпала из хлева, — сказала Джина. —
Дик наложил мне гипс. Ральф говорит, что Дик спас мне жизнь. — Она послала
воздушный поцелуй человеку в стальных очках, и он слегка покраснел, кашлянул и
улыбнулся.
Ник, Том Каллен и Ральф встретились с Диком Эллисом, когда
тот прошел уже пол-Канзаса с рюкзаком за плечами и дорожной палкой в руке. Он
был ветеринаром. На следующий день они остановились на ленч в небольшом городке
под названием Линдсборг. Из южной части города доносились слабые крики. Если бы
ветер дул в другую сторону, они ни за что бы их не услышали.
— Божье милосердие, — благодушно сказала Эбби, поглаживая
маленькую девочку по волосам.
Джина жила сама по себе целых три недели. Она играла на
сеновале дядюшкиного хлева и под ней провалился прогнивший настил. Поначалу Дик
Эллис оценивал ее шансы весьма пессимистично. Он применил местное
обезболивающее, чтобы вернуть кость в правильное положение. Она потеряла
столько веса, и ее общее физическое состояние было таким слабым, что он не
решился дать ей общий наркоз, опасаясь, что он убьет ее.
Джина поправилась удивительно быстро. Она моментально
привязалась к Ральфу и его щеголеватой соломенной шляпе. Тихим, застенчивым
голосом Эллис сказал, что, с его точки зрения, главной проблемой девочки было
сокрушительное одиночество.
— Разумеется, так оно и было, — сказала Абагейл. — Если бы
вы не нашли бы ее, она бы совсем зачахла.
Джина зевнула. Глаза ее затуманились.
— Я ее заберу, — сказала Оливия Уокер.
— Положите ее в маленькой комнатке в конце прихожей, —
сказала Эбби. — Если хотите, можете лечь с ней. А эта девушка… как ты сказала
тебя зовут, радость моя? Совсем выскочило из головы.
— Джуна Бринкмейер, — ответила рыжая.
— А ты можешь спать со мной, Джуна, если у тебя нет других
планов. Моя кровать слишком мала для двоих, да я и не думаю, что ты захотела бы
спать с такой старой вязанкой хвороста, как я, даже если бы она была достаточно
большой, но у меня есть еще один матрас, и он тебе подойдет, если в нем еще не
завелись клопы. Кто-нибудь из наших высоких мужчин достанет его тебе с
антресолей.
— Конечно, — сказал Ральф.
Оливия унесла Джину, которая уже успела заснуть. В кухне,
где за долгие годы ни разу не набиралось столько людей, сгущались сумерки.
Кряхтя, Матушка Абагейл поднялась на ноги и зажгла три керосиновые лампы.
Темнота отступила.
— Может быть, проверенные пути — самые лучшие, — внезапно
сказал Дик, и все посмотрели на него. Он покраснел и снова кашлянул, но Абагейл
только посмеивалась.
— Я хочу сказать, — продолжил Дик, защищаясь, — что это
первая домашняя еда, которую мне довелось попробовать начиная с… ну, наверное,
с тридцатого июня. С того дня, когда погасло электричество. Тогда я сам
приготовил себе еду, и ее вряд ли можно было отнести к домашней кухне. Моя
жена… она здорово готовила. Она… — Он беспомощно запнулся.
Вернулась Оливия.
— Крепко спит, — сказала она. — Устала сегодня.
— Вы печете свой хлеб? — спросил Дик у Матушки Абагейл.
— Конечно, пеку. Всегда пекла. Правда, дрожжи давно
кончились, но можно обойтись и без них.
— Мне так хотелось хлеба, — сказал он. — Хелен, моя жена…
обычно пекла хлеб два раза в неделю. Совсем недавно мне казалось, что если мне
дадут три куска хлеба с земляничным вареньем, то можно с радостью распрощаться
с жизнью.
— Том Каллен устал, — неожиданно сказал Том. Он потянулся и
зевнул.
— Ты можешь лечь в сарайчике, — сказала ему Абагейл. — Запах
там слегка затхлый, но там сухо.
На мгновение все они прислушались к ровному шуму дождя,
который шел уже почти целый час. Для одинокого человека этот звук показался бы
печальным. В компании он казался приятным и таинственным, объединяющим их
вместе. Далеко над Айовой пророкотал гром.
