После завтрака он стал стряхивать пепел в кофейную чашку, но
она выхватила ее и поставила перед ним пепельницу. Чашка была полна гущей, и в
нее вполне можно было стряхивать пепел. Пепельница была чистой, без единого
пятнышка, и он стряхнул в нее пепел с некоторым угрызением совести. Его мать
умела расставлять по всему пути небольшие капканы, так что скоро лодыжки
начинали кровоточить, а ум заходил за разум.
— Итак, ты вернулся, — сказала Элис. — Что привело тебя
сюда?
— Я скучал по тебе, ма.
Она фыркнула.
— Так вот почему ты писал мне так часто?
— Я не очень-то большой мастер по части писем.
— Но ты по-прежнему внимателен к своей матери. Этого у тебя
не отнять.
— Извини, — сказал он. — Как тебе жилось, ма?
— Не так плохо. Спина побаливает, но у меня есть лекарства.
Я справлюсь.
— А выглядишь ты по-прежнему, как девушка, — сказал он с
оттенком своей прежней добродушной лести. Ей всегда это нравилось, но сейчас
лишь тень улыбки тронула ее губы. — Новые мужчины в твоей жизни?
— Несколько, — сказала она. — Ну, а как насчет тебя?
— Нет, — сказал он серьезно. — Никаких новых мужчин. Девушки
— да, но никаких новых мужчин.
Он надеялся рассмешить ее, но опять вызвал лишь призрачную
улыбку. Мое появление беспокоит ее, — подумал он. Она не знает, зачем я здесь.
Не для того она ждала меня три года, чтобы я наконец появился. Ей хотелось бы,
чтобы я оставался пропавшим без вести.
— Видишься с кем-нибудь постоянно?
— Живу в свое удовольствие.
— Ты всегда так и поступал. Во всяком случае, ты ни разу не
пришел домой сказать мне, что поставил какую-нибудь симпатичную
девушку-католичку в интересное положение. В этом тебе надо отдать должное. Ты
либо был очень осторожен, либо тебе везло, либо ты был очень вежлив.
Он попытался сохранить бесстрастное лицо. В первый раз за
всю жизнь она заговорила с ним о сексе.
— Так или иначе, рано или поздно тебе придется это сделать,
— сказала
Элис. — Говорят, что холостяки живут прекрасно. Это не так.
Ты просто становишься старым и безобразным, полным песка, как мистер Фримен.
Ларри фыркнул.
— Я слышала твою песню по радио. Я говорила всем, что это
мой сын. Это Ларри. Большинство мне не верило.
— Ты слышала?
— Ну, конечно. Ее постоянно передают по этой рок-н-рольной
радиостанции, которую слушают юные девицы.
— Тебе понравилось?
— Не больше, чем вся музыка этого сорта. — Она посмотрела на
него твердо. — Думаю, что какие-то места звучат очень впечатляюще. Похотливо.
Он заметил, что переступает с ноги на ногу, и заставил себя
остановиться.
— Мне просто хотелось, чтобы это звучало… страстно, ма. Вот
и все. — Лицо его покраснело. Он никогда не думал, что будет сидеть на кухне у
матери, обсуждая страсть.
— Страсти место в спальне, — сказала она отрывисто,
прекращая искусствоведческий разговор о его хите. — Кроме того, ты что-то
сделал со своим голосом. Он звучит так, словно ты черномазый.
— Сейчас? — спросил он удивленно.
— Нет, по радио.
— Вот так? — спросил Ларри с улыбкой, понизив свой голос до
уровня Билла Уиверса.
— Вот-вот, — кивнула она. — Когда я была девушкой, нам
казалось, что Фрэнк Синатра — это очень смело. А теперь появился этот рэп. Рэп
— так его называют они. Вопли — вот как называю это я. — Она посмотрела на него
неодобрительно. — В твоей песне, по крайней мере, нет воплей.
— Мне платят гонорар, — сказал он. — Отчисления с каждой
проданной пластинки. В целом это составляет до…
— Ой, прекрати, — сказала она, отмахнувшись от него рукой. —
Я всегда заваливала математику. Тебе уже заплатили, или ты купил эту маленькую
машину в кредит?
— Мне заплатили не так уж много, — сказал он, совсем близко
подойдя к границе лжи, но пока не переступая ее. — Я сделал первый взнос за
машину.
— Излишняя уступчивость к тем, кто покупает в кредит, —
сказала она зло. — Это и сгубило твоего отца. Доктор сказал, что он умер от
сердечного приступа, но дело было не в этом. Его сердце разбилось. Твой отец
сошел в могилу, отпуская товары в кредит.
Это была старая песня, и Ларри пропускал ее мимо ушей, кивая
в нужных местах. У его отца был галантерейный магазинчик. Неподалеку открылся
«Роберт Холл», и через год его дело обанкротилось. За утешением он обратился к
еде и потолстел за три года на сто десять фунтов. Когда Ларри было девять, он
умер в забегаловке на углу, оставив перед собой на тарелке недоеденный сэндвич
с фрикадельками. На поминках, когда ее сестра пыталась утешить женщину, у
которой был такой вид, словно она абсолютно не нуждается в утешениях, Элис
Андервуд сказала, что дело могло обернуться и хуже. Ведь это мог быть не
сэндвич, — сказала она, глядя через плечо сестры прямо на ее мужа, — а бутылка.
После смерти мужа Элис воспитывала Ларри сама, давя на него
всем весом своих прописных истин и предрассудков до тех пор, пока он не ушел из
дома. Напоследок она сказала ему, когда он и Руди Шварц уезжали на старом форде
Руди, что в Калифорнии тоже есть приюты для бедных.
— Ты устал, — сказала она. — Пойди умойся. А я пока уберу
коробки из задней комнаты, чтобы ты мог поспать.
Она прошла через небольшую прихожую в заднюю комнату, его
старую спальню, и Ларри услышал, как она кряхтит, переставляя коробки. В окно
доносились звуки уличного движения. Он вспомнил о дохлой кошке. Она была права.
Он устал. Никогда в жизни он так не уставал. Он лег спать и проспал около
восемнадцати часов подряд.
Глава 6
Дело клонилось к вечеру, когда Фрэнни подошла к тому месту,
где ее отец терпеливо полол горох и бобы. Она была поздним ребенком, и сейчас
ее отцу пошел уже седьмой десяток. Ее мать уехала в Портленд за белыми
перчатками. Лучшая подруга Фрэн, Эми Лаудер, выходила замуж в начале следующего
месяца.
Фрэнни откашлялась.
— Нужна помощь?
Он повернулся к ней и усмехнулся.
— Привет, Фрэн. Что, застала меня врасплох?
— Похоже на то.
— Твоя мама уже вернулась? — Он неопределенно нахмурился, но
потом его лицо прояснилось. — Да нет, все в порядке, она ведь только недавно
уехала, верно? Конечно, помоги немного, если хочешь. Главное, не забудь потом
умыться.
