Спустившись на нижний этаж. Старки, стараясь не смотреть по
сторонам, пошел по коридору в направлении кафетерия. Двери кафетерия оказались
открытыми. Он медленно подошел к тому месту, где сидел Фрэнк Д. Брюс,
уткнувшись лицом в миску супа. Несколько мгновений он неподвижно смотрел на
него. Потом он потянул его вверх за волосы. Миска с застывшим супом прилипла к
лицу, и ее пришлось отдирать. Большая часть супа, напоминающего теперь рыхлое
желе, осталась на лице у Фрэнка Д. Брюса. Старки достал из кармана платок и
постарался привести лицо в порядок. Глаза Фрэнка Д. Брюса были залеплены супом,
но их Старки вытереть не решился. Он боялся, что они могут открыться. Меньше
всего на свете ему хотелось бы с ними встретиться.
Он прикрыл лицо Фрэнка Д. Брюса платком. Потом он повернулся
и вышел из кафетерия четкой, медленной походкой, как на параде.
На полпути к лифту он вынул из кобуры пистолет и вставил
дуло себе в рот. Звук выстрела был приглушенным и совсем не драматичным. Никто
из лежавших вокруг людей не обратил ни малейшего внимания. Очистители воздуха
быстро позаботились о маленьком облачке дыма. В кафетерии платок слетел с лица
Фрэнка Д. Брюса и медленно опустился на пол. Фрэнку Д. Брюсу, похоже, было все
равно, но Лен Крейтон все чаще и чаще стал смотреть на монитор и размышлять о
том, какого черта Билли не вытер суп с бровей бедняги, раз уж взялся за это
дело. Скоро, очень скоро, ему предстояло встретиться лицом к лицу с президентом
Соединенных Штатов, но суп, застывший на бровях у Фрэнка Д. Брюса, беспокоил
его больше. Куда больше.
Глава 22
Чернокожий Рэнделл Флегг шагал на юг шоссе № 51,
прислушиваясь к ночным звукам, обступившим эту узкую дорогу, которая рано или
поздно должна была вывести его из Айдахо в Неваду. Из Невады он может
отправиться куда угодно. Это была его страна, и никто не знал и не любил ее
больше, чем он. Он знал, что за час до восхода солнца он был где-то между
Грасмером и Ридлом, к Западу от Твин Фоле, но все еще к северу от резервации
Дак Вэли, расположенной на территории двух штатов.
Если вдали показывались огни приближающейся машины, он
сходил с обочины в высокую траву, во владения ночных жуков… И машина проезжала
мимо, и водитель, возможно, чувствовал легкий озноб, словно он попал в
воздушную яму, а его спящие жена и дети тревожно ворочались во сне, словно всем
им одновременно приснился один и тот же кошмар.
Он шел дальше, на юг по № 51, и стоптанные каблуки его
остроносых ковбойских ботинок цокали по покрытию — высокий человек
неопределенного возраста в вылинявших, дырявых джинсах и грубом пиджаке. Его
карманы были набиты до отказа разного рода сомнительной литературой. Темы были
самыми разнообразными: опасность от ядерных электростанций, роль международной
еврейской мафии в свержении дружественных правительств, совместная контрабанда
кокаина, осуществляемая ЦРУ и контрас, фермерские профсоюзы, Свидетели Иеговы
(Если ты можешь ответить «да» на все эти десять вопросов, то ты СПАСЕН!),
чернокожие за равенство армии, устав ку-клукс-клана. Все это было распихано у
него по карманам. На груди слева и справа на его пиджаке было две больших
пуговицы. На правой было изображено улыбающееся желтое лицо, а на левой —
свинья в полицейской шапочке. Пониже была надпись, выполненная красными
буквами, по которым стекали капли крови: «Как вам нравится свинина?»
Лицо, а, возможно, и сердце его были исполнены зловещей
веселости. Это было лицо, излучающее ужасное притягательное тепло, лицо, при
виде которого усталые официантки в дорожных столовых вдребезги разбивали
стаканы, лицо, при виде которого маленькие дети врезались на своих трехколесных
велосипедах в дощатые заборы, а потом, рыдая, бежали к свои мамам с острыми
щепками, торчащими из коленей.
Вскоре он остановится на привал и проспит весь день,
проснувшись с наступлением вечера. Пока его ужин будет готовиться на небольшом
бездымном примусе, он будет читать — неважно, что. Возможно, слова из
какого-нибудь романа, а возможно — «Майн Кампф», комиксы или газетку общества
«Сыны Патриотов».
После ужина он вновь отправился в путь, наблюдая, обоняя и
слушая, как климат становится более засушливым, уничтожая все, вплоть до полыни
и перекати-поля, глядя на то, как горы начинают вылезать из земли, словно шипы
динозавра. Он был тромбом в поисках места, где бы застрять, осколком кости,
стремящимся пронзить нежный орган, одинокой обезумевшей клеткой, подыскивающей
себе дружка — они будут вместе вести домашнее хозяйство и выстроят для себя
небольшую, но уютную злокачественную опухоль.
Он продолжал свой путь, размахивая руками. Его знали, очень
хорошо знали на тех потайных дорогах, по которым путешествуют бедняки и
безумцы, профессиональные революционеры и те, кто так хорошо научился
ненавидеть, что их ненависть также ясно видна на их лице, как заячья губа, и
кто отвергаем всеми, кроме таких же, как они, людей, которые приглашают их в
дешевые комнаты, увешанные лозунгами и плакатами, в подвалы, в которых
храниться взрывчатка, в задние комнаты, где разрабатываются безумные планы:
убить министра, похитить ребенка прибывающего высокопоставленного лица или с
гранатами и автоматами ворваться на заседание правления «Стандарт Ойл» и начать
убивать во имя народа. Его знали там, но даже самые безумные из них были
вынуждены смотреть на его темное, усмехающееся лицо только искоса.
В Маунтин Сити его будет ждать человек по имени Кристофер
Брейдентон, который позаботится о том, чтобы добыть ему «чистую» машину и
«чистые» документы. Кристофер Брейдентон был одним из кондукторов в той
подземной транспортной системе, которой пользуются беглецы. Он знал Рэнделла
Флегга под именем Ричарда Фрая. Полдюжины разных организаций заботились о том,
чтобы у Брейдентона не переводились деньги. Он был поэтом, который иногда
преподавал в Свободном Университете или путешествовал в западные штаты — Юту,
Неваду, Аризону, удивляя школьников и школьниц (он надеялся) новостью о том, что
поэзия до сих пор существует, хоть и вдохновенная наркотиками — в этом нет
сомнения, но все же не лишенная своеобразной отвратительной живучести.
Темный человек шел и улыбался. Брейдентон был лишь одним
звеном цепи, а ведь их были тысячи трубочек, по которым двигались сумасшедшие
со своими книжками и бомбами. Трубочки соединялись между собой, дорожные
указатели были закамуфлированы, но понятны для посвященного.
В Нью-Йорке его знали как Роберта Фрэнка. Его утверждение,
что он — чернокожий, никогда не подвергалось сомнению несмотря на то, что кожа
его была довольно светлой. В компании с чернокожим ветераном Вьетнама — у него
была более чем достаточная причина для ненависти после того, как он потерял
левую ногу — они прикончили шесть полицейских в Нью-Йорке и Нью-Джерси.
В Джорджии он был Рэмзеем Форестом, отдаленным потомком
Натана Бедфорда Фореста. В своем белом воплощении он участвовал в двух
изнасилованиях, кастрации и поджоге жа??кого негритянского городишки. Но это
было очень давно, в начале шестидесятых, во время первой вспышки борьбы за
гражданские права. Иногда ему казалось, что он был рожден во время этого
раздора.
