Инстинктивно он попытался оторвать чужие руки от шеи. Он
сумел поймать немного воздуха, прежде чем руки снова сомкнулись. Оба они
раскачивались в темноте, как танцоры. Рэй Бут чувствовал, как силы его убывают.
Если он не кончит немого быстро, то он не кончит его уже никогда. Он сжал тощую
шею мальчишки со всей силой, на которую был способен.
Ник почувствовал, как мир куда-то проваливается. Боль в
горле, которая вначале была очень сильной, теперь стала какой-то отдаленной и
почти приятной. Он с силой наступил каблуком на ногу Рэю Буту и одновременно
толкнул его весом своего тела. Бут был вынужден сделать шаг назад. Одной ногой
он наступил на свечку. Она покатилась под ним, и он рухнул на пол, увлекая за
собою Ника. В конце концов его руки разжались.
Ник откатился в сторону, судорожно ловя ртом воздух. Все
вокруг казалось каким-то отдаленным и призрачным, за исключением боли в горле,
которая возвращалась медленными, тупыми толчками. Глубоко в горле он чувствовал
вкус крови.
Чей-то массивный силуэт поднимался на ноги. Ник вспомнил о
револьвере и схватился за него. Он оказался на месте, но вытащить Ник его не
смог. Каким-то образом револьвер застрял в кобуре. Обезумев от страха, Ник
дернул за рукоятку изо всех сил. Револьвер подался. Пуля чиркнула ему по бедру
и застряла в полу.
Силуэт надвигался на него, как смертельный рок.
Белые руки нашарили его лицо и надавили большими пальцами
ему на глаза. В тусклом свете луны Ник заметил на одном из пальцев пурпурный
блеск. Правой рукой он продолжал тащить револьвер из кобуры. Он почти не
чувствовал обжигающей боли в бедре.
Большой палец Рэя Бута уперся в правый глаз Ника. В голове у
него вспыхнула и рассыпалась искрами чудовищная боль. Наконец-то он вытащил
револьвер. Мозолистый большой палец Бута резко повернулся по часовой стрелке, а
потом в обратном направлении.
Ник дико вскрикнул и, прижав револьвер к дряблому боку Рэя
Бута, спустил курок. Ник увидел вспышку и мгновение спустя почувствовал запах
пороха. Рэй Бут напрягся, а потом обмяк.
Ник выбрался из-под тела Бута, зажимая одной рукой
изуродованный глаз. Долгое время он лежал на полу, и его горло горело огнем.
Казалось, голова его приобрела гигантские размеры, а в виски вкручивались
безжалостные шурупы.
Наконец он нашарил свечу и зажег ее зажигалкой с письменного
стола. В ее слабом желтом свете он увидел распростертое на полу тело Бута,
лицом вниз. Он был похож на мертвого кита, выбросившегося на берег. Пуля
проделала в его рубашке отверстие размером с небольшой блин. Вокруг натекло
много крови.
Мыча от боли, Ник проковылял в маленькую ванную, все еще
зажимая рукой глаз, и посмотрел на себя в зеркало. Он увидел, как кровь сочится
у него между пальцев, и неохотно отвел руку. Он не был уверен, но, похоже,
теперь он стал не только глухонемым, но и одноглазым.
Он вернулся в кабинет и пнул ногой безвольное тело Рэя Бута.
«Ты меня изувечил, — сказал он мертвецу. — Сначала мои зубы,
а теперь и мой глаз. Ты доволен? Ты бы и два глаза мне выдавил, если б смог,
так ведь? И оставил бы меня глухим, немым и слепым в мире мертвых».
Он снова пнул Бута ногой и ощутил, как его ботинок тонет в
груде мертвого мяса. Ощущение было омерзительным. Потом он подошел к койке, сел
на нее и обхватил голову руками. Снаружи по-прежнему было темно. Все огни мира
погасли.
Глава 32
Долгое время, в течение многих дней (сколько дней? кто
знает? во всяком случае, не Мусорный Бак, это уж точно) Дональд Мервин Элберт,
известный своим школьным друзьям под кличкой Мусорный Бак, бродил по улицам
Поутенвилля, штат Индиана, пугаясь голосов в своей голове, уворачиваясь и
заслоняя себя руками от камней, которые бросали в него привидения.
«Эй, Мусорный Бак!»
«Эй, Мусорный Бак, черт тебя побери! Поджег что-нибудь
крупное на этой неделе?»
«Что сказала старая леди Симпл, когда ты сжег ее пенсионный
чек?»
«Эй, Ведрышко, не хочешь ли прикупить керосина?»
«Как тебе понравилась шокотерапия в Терр От, Мусор?»
«Мусор…»
«Эй, Мусорный Бак…»
Иногда он понимал, что эти голоса звучат в его воображении,
но иногда он громко кричал им, чтобы они перестали, в конце концов осознавая,
что единственный существующий голос принадлежит ему, и этот голос возвращался к
нему эхом, отразившись от домов и фасадов магазинов, отскакивая от шлакоблочной
стены мойки машин «Скрубба-Дубба», где он когда-то работал и где сегодня, тридцатого
июня, он сидел, поедая большой неряшливый сэндвич с арахисовым маслом, студнем,
помидорами и горчицей. Только его голос, отражающийся от домов и магазинов и,
словно незваный гость, возвращающийся к нему в уши. Потому что по непонятной
причине Поутенвилль опустел. Все куда-то ушли… Но ушли ли они на самом деле?
Они всегда утверждали, что он сумасшедший, а это как раз подходящая мысль для
сумасшедшего — о том, что все ушли из города и он остаются один. Но его взгляд
возвращался к нефтяным резервуарам на горизонте, огромным, белым и круглым,
словно низкие облака. Они были расположены между Поутенвиллем и дорогой на Гэри
и Чикаго, и он знал, что он хочет сделать и что это — отнюдь не сон. Это было
ужасно, но это не было сном, и он ничего не мог с собой поделать.
«Обжег пальцы, Мусор?»
«Эй, Мусорный Бак, разве ты не знаешь, что из-за игр с огнем
ты мочишься в постель?»
Были ли это сны? Когда-то был жив его отец, и шериф убил его
на улице прямо перед Методистской церковью, и с этим он должен прожить всю свою
жизнь.
«Эй, Мусорный Бак, шериф Грили пристрелил твоего старика,
как бешеную собаку, ты знаешь об этом, чертов мудак?»
Его отец был у О'Тула, и там произошла какая-то ссора. Тогда
Уэнделл Элберт выхватил револьвер и убил бармена, а потом пришел домой и убил
двух старших братьев Мусорного Ведра, а заодно и сестру — да, Уэнделл Элберт
был странным парнем с неважным характером, и ум у него поизносился задолго до
того вечера, это вам любой поутенвиллец скажет, а еще он скажет вам, что яблоко
от яблони недалеко падает — он убил бы и мать, но Салли Элберт с криком
выбежала на улицу с пятилетним Дональдом (впоследствии известным под именем
«Мусорного Бака») на руках. Уэнделл Элберт стоял на ступеньках парадного
крыльца и стрелял им вслед. Пули визжали и отскакивали от дороги. Во время
последнего выстрела дешевый револьвер, купленный им у негра в баре на улице
Штата Чикаго, взорвался у него в руках. Осколки стерли большую часть его лица.
Он побрел по улице, истекая кровью, крича и размахивая остатками дешевого
пистолета. В тот самый момент, когда он подошел к Методистской церкви, подъехал
шериф Грили на единственной в городе полицейской машине. Он приказал ему
немедленно остановиться и бросить оружие. Вместо этого Уэнделл Элберт навел на
шерифа остатки своего револьвера, и Грили то ли действительно не заметил, что
ствол расщеплен, то ли сделал вид, что не заметил, но так или иначе результат
был один. Он разрядил в Уэнделла Элберта оба ствола своей двустволки.
