Они гладили друг друга и курили, и она весело болтала обо
всякой всячине.
«А теперь, — сказала она, вынимая сигарету у него изо рта. —
Давай-ка посмотрим, сможешь ли ты закончить то, что начал. И если не сможешь,
то очень может быть, что я разорву тебя на части».
Он закончил к их обоюдному удовлетворению, и они уснули. Он
проснулся после четырех, думая о том, что произошло. Он много трахался за
последние десять лет, но то, что случилось сегодня, не было траханьем. Это было
гораздо лучше, хотя и имело несколько декадентский оттенок.
«Ну, конечно, у нее было много любовников».
Эта мысль снова возбудила его и он заставил ее проснуться.
Так все и продолжалось до тех пор, пока они не нашли труп в
парке. Но и раньше его кое-что обеспокоило. Две ночи назад он проснулся после
двух и услышал, как она наливает в ванной стакан воды. Он подумал, что,
наверное, она принимает еще одну снотворную таблетку. Скорее всего, она начала
принимать их задолго до эпидемии супергриппа.
А потом эта манера ходить за ним по пятам по квартире. Даже
когда он принимал душ или облегчался, она стояла за дверью и что-то говорила
ему.
И вот теперь…
Что ж ему — нести ее на своем горбу? Господи, ну уж нет. А
ведь раньше она казалась ему вполне выносливой. Так вот почему она так
прицепилась к нему в парке. Нет правды в рекламе, — подумал он горько. Как
теперь он будет заботиться о ней, если и с собой он не может управиться?
— Нет, — сказал он ей. — Я не сержусь. Просто… понимаешь, я
ведь не твой начальник. Не хочешь есть, так и скажи.
— Так я ведь и сказала.
— Хрена лысого ты сказала! — отрезал он гневно.
Она опустила голову и стала смотреть себе на руки, и он
понял, что она старается не разрыдаться, потому что ему это не понравится. На
мгновение это разозлило его больше, чем все остальное, и он чуть не в полный
голос заорал: «Я тебе не отец родной и не муженек! Я не собираюсь о тебе
заботиться! Господи Боже мой, ты ведь на тридцать лет меня старше!» Потом он
почувствовал знакомую волну презрения к себе и удивился этому.
— Прости меня, — сказал он. — Я бесчувственный ублюдок.
— Нет, это не так, — сказала она и шмыгнула носом. — Просто…
все это как-то одновременно свалилось на меня. Это… этот человек вчера в парке…
я подумала: ведь никто уже не поймает тех людей, которые так поступили с ним, и
не посадят их в тюрьму. А они просто будут ходить по свету и делать это снова и
снова. Как звери в джунглях. Ты понимаешь, Ларри?
— Да, — ответил он, все еще чувствуя раздражение, смешанное
с совсем небольшой толикой презрения. Такова была ситуация, а иначе и быть не
могло. Они ведь были посреди всего этого и видели все своими глазами. Умерла
его мать, и он присутствовал при этом. Что она, хочет сказать, что у нее более
чувствительная натура, чем у него? Все это притворство. Сплошное притворство.
— Попытайся не сердиться на меня, — сказала она. — Я
исправлюсь.
«Надеюсь на это. Очень надеюсь».
— Все в порядке, — сказал он и помог ей подняться на ноги. —
Пошли, прямо сейчас. Что скажешь? Нам надо многое сделать. Ты готова к этому?
— Да, — сказала она, но выражение на лице у нее было такое
же, как в тот момент, когда он предложил ей яичницу.
— Когда мы выберемся из города, тебе станет лучше.
— Ты думаешь?
— Конечно, — сказал Ларри искренне.
Спортивный магазин был заперт, но Ларри нашел железный прут
и разбил витрину. Завывание сирены бессмысленно огласило улицу. Он выбрал
большой рюкзак для себя и несколько меньший — для Риты. Она упаковала туда по
две смены одежды на каждого — больше он не позволил. Нет смысла, — объяснил
Ларри, — особенно нагружаться. Все можно найти и на другом берегу реки. Она
покорно согласилась, и ее равнодушие вновь разозлило его.
После недолгих внутренних колебаний он также взял с собой
двустволку тридцатого калибра. Пушка была очень красивой, а на ярлыке, который
он сорвал с предохранителя и равнодушно бросил на пол, была проставлена цена в
четыреста пятьдесят долларов.
— Ты уверен, что нам это нужно? — спросила она опасливо. Ее
револьвер по-прежнему лежал у нее в сумочке.
— Не помешает, — сказал он и ничего не добавил к этому, хотя
и подумал про себя о жалкой смерти человека из парка.
— Ах, — сказала она тихо, и по ее глазам он угадал, что она
подумала о том же.
— Рюкзак не слишком тяжел?
— Нет, нет, действительно.
— Да, но у них есть обыкновение становиться тяжелее, когда
ты идешь. Когда устанешь, скажи мне, и я понесу.
— Со мной все будет в порядке, — сказала она и улыбнулась.
Когда они вновь вышли на улицу, она огляделась по сторонам и сказала: — Мы
покидаем Нью-Йорк.
— Да.
Она повернулась к нему.
— Я рада. Я чувствую себя, как будто… я снова маленькая. И
мой отец говорит мне, что сегодня мы снова пойдем в поход. Помнишь такие
моменты?
Ларри слегка улыбнулся в ответ, вспоминая вечера, когда его
мама говорила:
— Тот вестерн, который ты хотел посмотреть, идет сейчас в
«Кресте», Ларри. С Клинтом Иствудом. Что ты скажешь?
— Помню, наверное, — сказал он.
Она поправила рюкзак на плечах.
— Путешествие начинается, — сказала она. — Нас ждут
приключения.
— Чем меньше приключений, тем лучше, — ответил Ларри.
— Я была на Бермудах и в Англии, на Ямайке и в Монреале, в
Сайгоне и в Москве. Но я никогда не ходила пешком, с тех пор как была маленькой
девочкой, и папа водил меня и мою сестру Бесс в зоопарк. Пошли, Ларри.
Это была прогулка, которую Ларри Андервуд запомнил на всю
жизнь. На перекрестке Пятой и Пятьдесят Четвертой человек висел на фонарном
столбе. На шее у него была табличка с одним словом: МАРОДЕР. На мусорном баке
(на боках были наклеены свежие афиши бродвейского шоу), нежась на утреннем
солнышке, лежала кошка и кормила молоком своих котят. Молодой человек с широкой
ухмылкой и чемоданом в руках подошел к Ларри и сказал, что даст ему миллион
долларов за право попользоваться женщиной в течение пятнадцати минут. Миллион,
по всей видимости, был в чемодане. Ларри снял с плеча винтовку и сказал, чтобы
тот отнес свой миллион куда-нибудь еще.
— Разумеется, парень. Не держи на меня зла, договорились? Я
ведь только предложил, а за это нельзя обвинить. Удачи тебе.
