Он заработал вымученную улыбку. Ларри посмотрел на царапины
у нее на щеке и около виска — следы осколков плитки.
— Нам надо найти аптеку и смочить твои раны пероксидом, —
сказал он. — Ты можешь идти?
— Да. — Она посмотрела на него с немой благодарностью, и он
почувствовал себя неловко. — И я раздобуду себе новые туфли. Что-нибудь вроде
спортивных тапочек. Я сделаю все, что ты мне скажешь, Ларри.
— Я накричал на тебя, потому что был не в себе, — сказал он
спокойно. Он откинул назад ее волосы и поцеловал одну из царапин над правым
глазом. — Я вовсе уж не такой плохой парень, — добавил он тихо.
— Просто не оставляй меня.
Он помог ей подняться на ноги и обнял за талию. Потом они
пошли к заставе, оставив позади себя Нью-Йорк.
Глава 34
В центре Оганквита был небольшой парк с пушкой времен Гражданской
войны и памятником погибшим. После того как умер Гус Динсмор, Фрэнни Голдсмит
пошла в этот парк и, сидя на берегу пруда с утками, лениво стала бросать в него
камни, наблюдая за расходившимися по воде кругами.
Позавчера она проводила Гуса в дом Хэнсона, стоявший на
побережье, опасаясь того, что ему придется «уйти из жизни» (именно таким
гнусным эвфемизмом обозначали смерть ее предки) в раскаленной крошечной будке
на пляжной автомобильной стоянке.
Она думала, что Гус умрет тем же вечером. У него был очень
сильный жар, и он бредил. Дважды он падал с кровати и даже принимался
расхаживать по спальне старого мистера Хэнсона, сшибая вещи, падая на колени и
снова вставая. Он кричал, обращаясь к людям, которых не было в комнате, отвечал
им и наблюдал за ними с чувствами, воплощавшими собой всю гамму от радостного
ликования до ужаса, до тех пор, пока Фрэнни не ощутила, что его невидимые
собеседники реальны, а она сама превратилась в призрак. Она умоляла Гуса снова
лечь в постель, но для Гуса она не существовала. Ей приходилось уступать ему
дорогу, потому что если бы она этого не сделала, то он бы просто сшиб ее на пол
и прошелся бы по ней.
Наконец он рухнул на кровать и перешел от энергичного бреда
к бессознательному состоянию, которое показалось Фрэн предсмертной комой. Но на
следующее утро она увидела, что он сидит в постели и читает вестерн в бумажной
обложке, найденный им на одной из полок. Он поблагодарил ее за то, что она о
нем позаботилась, и выразил надежду, что прошлой ночью ему не довелось сказать
или сделать что-нибудь неподобающее. Когда она стала утверждать, что ничего
подобного не было, Гус с сомнением оглядел окружающий хаос. Она приготовила
немного супа, и он съел его с аппетитом.
Фрэнни накрыла тело Гуса чистой простыней и оставила его на
кровати старого Джека Хэнсона, перед окном с видом на океан. Потом она пришла в
парк и стала швырять камешки в пруд, ни о чем не думая. Но подсознательно она
поняла, что это уже не была та странная апатия, которая охватила ее после
смерти отца. С тех пор она постепенно все больше приходила в себя. Она взяла
розовый куст в цветочном магазине Натана и аккуратно посадила его на могиле
Питера. Она понадеялась, что куст хорошо приживется. Ее теперешнее бездумное
состояние было чем-то вроде отдыха после смерти Гуса. Оно ничем не напоминало
то преддверие безумия, в котором она находилась раньше.
Но вскоре ей надо будет подумать о том, что делать дальше,
и, по-видимому, в этих мыслях будет присутствовать Гарольд Лаудер. Но не только
потому, что она и Гарольд были единственными оставшимися в живых людьми в этом
районе, но и потому, что она просто не могла себе представить, что случится с
Гарольдом, если некому будет за ним присмотреть. Он ей по-прежнему не
слишком-то нравился, но, во всяком случае, он попытался быть тактичным, и
оказалось, что у него есть хоть какие-то представления о приличиях.
Гарольд оставил ее в покое с момента их встречи,
состоявшейся четыре дня назад, возможно, проявив уважение к ее желанию остаться
один на один со своим горем. Но время от времени она замечала «Кадиллак» Роя
Брэннигана, бесцельно круживший по городским улицам. И дважды, при
соответствующем направлении ветра, до окна ее спальни донеслось постукивание
пишущей машинки. Сам факт того, что она могла услышать этот звук, несмотря на
то, что дом Лаудеров находился почти в миле от нее, подчеркивал реальность
случившегося. Она немного удивилась, что, хотя Гарольд и позаимствовал чужой
«Кадиллак», он не заменил свою механическую пишущую машинку на одну из этих
гудящих электрических торпед.
«Но теперь, когда электричество в городе погасло, — подумала
она, вставая и оправляя шорты, — ему уже не удастся это сделать».
Где-то должны быть другие люди, что бы Гарольд не говорил.
Если иерархия власти распалась, им просто надо найти других людей и вновь
сформировать ее. Она не задумывалась над тем, почему «власть» представлялась ей
такой необходимой вещью, но еще меньше беспокоил ее вопрос о том, почему она
должна заботиться о Гарольде. Просто так было надо.
Она вышла из парка и медленно отправилась вниз по Главной
улице в направлении дома Лаудеров. Становилось уже довольно жарко, но морской
ветерок освежал воздух. Ей неожиданно захотелось пойти на пляж, найти бурую
водоросль и съесть кусочек.
— Боже, как ты отвратительна, — сказала она вслух. Но,
разумеется, она не была отвратительна; просто она была беременна. Вот в чем
было дело. А на следующей неделе ей захочется луковых бермудских сэндвичей. С
хреном.
Она остановилась на углу, в квартале от дома Лаудеров,
удивляясь тому, как долго не приходила ей в голову мысль о собственном
«интересном положении». Может быть, она уже просто привыкла к этому? В конце
концов прошло уже почти три месяца.
В первый раз она подумала с некоторой тревогой о том, кто
будет помогать ей при родах.
С задней лужайки дома Лаудеров раздавался стрекот ручной
косилки. Когда Фрэн обошла дом, только абсолютное удивление помешало ей громко
расхохотаться.
Гарольд в одних плавках стриг лужайку. Его белая кожа
лоснилась от пота, а длинные волосы развевались (к чести Гарольда следует
отметить, что они были вымыты в не слишком отдаленном прошлом). Жировые складки
на талии бешено тряслись. По лодыжку его ноги позеленели от травы. Спина его
покраснела — то ли от усилий, то ли от солнца.
Она слышала его тяжелое дыхание. Лезвия стрекотали. Трава
летела зеленым водопадом Гарольду под ноги. Он подстриг уже почти половину
лужайки. Остался только все уменьшающийся квадрат с летним домиком в центре, в
котором когда-то Фрэнни и Эми устраивали свои летние «чаепития». Он повернул у
подножия холма и застрекотал в обратном направлении, на мгновение скрывшись за
летним домиком, а потом вновь вынырнув, склонившись над своим механизмом, как
гонщик Формулы-1. Потом он заметил ее, как раз в тот самый момент, когда Фрэнни
робко произнесла: «Гарольд?» Она заметила, что он был в слезах.
